По законам гламура
Шрифт:
— Зачем трупы? — удивился Пашьян. — С живых людей можно деньги взять, с трупа что возьмешь?
— Тоже верно! — согласилась я, стараясь не показать, как я обрадовалась — не такая уж я на самом деле кровожадная. — А подскажите мне, Арам Хачатурович, где бы мне в Тарасове купить бутылочку настоящего армянского коньяка? Мне людей отблагодарить надо, а в магазине брать боюсь — подделок полно!
— Зачем купить? — возмутился Пашьян. — Сейчас скажу, и вам в номер принесут! Настоящий! Армянский! «Ахтамар»! — с восторгом произнес он. — Люди ваши довольны будут!
— Спасибо! —
— Вам спасибо, что племянника моего не выдали! — тихо сказал он. — Дурак он еще! Одно слово — молодой! Вот повзрослеет, так и поумнеет!
Я вернулась к себе в номер, куда мне вскоре принесли обещанную Пашьяном бутылку коньяка, и только собралась отдохнуть, как зазвонил мой сотовый. Я удивленно на него посмотрела, но, увидев на дисплее номер Кирьянова, тут же ответила на звонок.
— Слушаю тебя, Володя, — сказала я.
— Татьяна Александровна! Вы не могли бы немедленно приехать ко мне на работу? — спросил он до невозможности официальным тоном.
— Что-то случилось? — насторожилась я.
— Я все объясню вам, когда вы приедете, — сухо сказал он и положил трубку.
Надо ли говорить, что я сорвалась с места, как подскипидаренная, но бутылку коньяка захватить с собой успела — может, не так страшен черт, как его малюют?
Добралась я мигом и, входя к Володе в кабинет, хотела было по-приятельски поздороваться, но вовремя прикусила язык — возле его стола сидел Кошкин собственной персоной. Багровый от ярости, он вытирал большим платком свою обширную лысину и сверлил меня яростным взглядом.
— Здравствуйте, господин подполковник, — сухо сказала я, садясь напротив Кошкина. — Я приехала. Что вы хотели мне сказать, а что узнать у меня?
Вместо ответа Киря протянул мне лист бумаги и сказал:
— Прочтите!
Я взяла и увидела, что это было заявление Льва Петровича Кошкина на имя начальника областного управления о нанесении мной, Татьяной Александровной Ивановой, побоев его сыну, Олегу Львовичу Кошкину. Кошкин-старший просил принять в отношении меня самые строгие меры, вплоть до уголовной ответственности. На заявлении стояла виза генерала: «Подполковнику Кирьянову. Разобраться и доложить».
— Я прочитала! — сказала я, возвращая Кирьянову листок.
— Вы не хотите никак прокомментировать это заявление? — официальным тоном спросил меня Володя.
— Зачем? — удивилась я. — Если хотите, то заводите уголовное дело. Адвокат у меня прекрасный — Маргарита Федоровна, а уж я снабжу ее таким количеством улик и вещественных доказательств, что ей и трудиться-то особо не придется.
— Каких улик? Каких доказательств? — заорал на меня Кошкин. — Мой сын с друзьями культурно отдыхал, когда вы набросились на них с кулаками и избили. Да у вас не то что лицензию частного детектива отобрать надо! Вас посадить надо! И желательно надолго! Вы представляете опасность для общества! Таким, как вы, нечего делать среди нормальных людей! — зашелся он в крике.
Я слушала его спокойно, а когда он закончил, повернулась к Кирьянову и спросила:
— У вас можно курить?
Прежде чем
— Нельзя! Был принят закон, запрещающий курить в служебных помещениях!
— Ну, нельзя так нельзя, — согласилась я. — А вам, господин Кошкин, я вот что скажу…
От неожиданности Кошкин заткнулся, а в глазах Кири промелькнул смешливый чертик.
— Я не собираюсь проводить здесь много времени и поэтому просто перечислю вам, какими доказательствами и уликами я располагаю. Наберитесь терпения, господин депутат областной Думы, и выслушайте меня, не перебивая, потому что повторять я не буду, — жестко проговорила я.
Мой рассказ не занял и четверти часа. Закончив, я закурила сигарету, выпустила дым в бледное лицо Кошкина и, четко выговаривая каждое слово, спросила:
— Вы все еще хотите встретиться со мной в суде, господин депутат областной Думы? Или хотите, чтобы о похождениях вашего отпрыска узнал весь город?
Ничего мне не ответив, Кошкин встал и пошел к двери, но на полдороге остановился, повернулся и попросил:
— Отдайте мне мое заявление!
— Не могу! — развел руками Володя. — Оно прошло канцелярию и зарегистрировано! Мне генералом поручено в нем разобраться и доложить. С первым я уже покончил, а теперь остается второе — доложить.
— Как я могу его забрать? — снова наливаясь яростью от такого унижения, хотя эта процедура обычная и вполне в порядке вещей, спросил Кошкин.
— Вам придется написать новое заявление о том, что вы отказываетесь от предыдущего, — вежливо пояснил Киря.
— Вы надо мной издеваетесь? — взревел Лев Петрович.
— Ни в коем случае, — сказал Володя. — Сами подумайте! Как я могу его вам отдать? С меня же спросят! А вдруг я его порвал и выбросил? Нет, у нас отчетность строгая! Так что писать придется! Вы можете сделать это прямо здесь — я вам продиктую, а можете — в канцелярии, где его тут же зарегистрируют и подошьют к делу.
— К какому делу? — заорал Кошкин. — Никакого же дела не будет!
— Значит, подошьют в папку входящих, — предположил Киря. — После того как генерал на нем визу поставит.
— А генерал еще здесь? — спросил, яростно сопя, Лев Петрович.
Володя подошел к окну кабинета, которое у него выходит во двор, и, выглянув, сказал:
— Машина на месте.
— Диктуйте! — потребовал Кошкин, садясь к столу.
Когда Кошкин наконец ушел, мы с Кирей переглянулись и начали смеяться.
— Ну, Танька, и умыла ты его! Спасибо тебе от всех нас! Ведь надоел уже хуже горькой редьки! — с сердцем сказал Володя.
— Ничего, не стоит! — скромно ответила я.
— Слушай, а у тебя правда все эти улики есть или ты его на фу-фу брала? — заинтересованно спросил Киря.
— Обижаешь, начальник! — тоном бывалого блатного сказала я. — Зуб даю, начальник, что все так и было! Век воли не видать!
— Ну и скрутила ты его! — все никак не мог успокоиться Киря, потом, присмотревшись ко мне, хмыкнул: — Какой у тебя вид победоносный! Это ты по поводу Кошкина так торжествуешь или другие причины есть?