По закону «Триады»
Шрифт:
Только вошедший седьмым ефрейтор Семенов Заварзина узнал. Причем сразу — это было видно по лицу. Семенов еще ничего не сказал, а Турецкий внутренне уже напрягся, как охотничья собака.
— А он вам зачем? — спросил Семенов совсем не по уставу, возвращая фотографию. — Застрелился, что ли?
— Почему застрелился? — не понял Турецкий.
— Ну, он вообще подвинутый какой-то был, вернее, прибитый. Чего-то у него не то было — на личном фронте. Девчонка, что ли, его бросила. Он и в армию потому, кажись, пошел, хотя мог бы спокойно откосить.
— Ну-ка,
— Да не знаю я его. Так, на призывном познакомились. Он меня пивом угостил, достал где-то, посидели, поговорили, вот про невесту свою рассказал… В смысле — не про невесту как раз. То есть…
— Я понял, понял. А дальше?
— Что дальше? Про невесту?
— И про невесту, и обо всем остальном. Все, что сможешь вспомнить. Это очень важно.
— Ну, давно же было. Я так не помню особо… Помню, тошно мне было: вначале в районе сутки сидели, потом на областном сборном пункте — еще сутки, делать нечего, бродили из угла в угол. Кого-то вызывают, увозят, а мы сидим и сидим. Хотелось, чтоб уже скорее, ну и побаивался, если честно, что в моряки подгребут или в подводники… Ну и он тоже сидел так один… Андрюха, кажется?
Турецкий утвердительно кивнул.
— Привалился к забору, и баклажка пива у него двухлитровая, а он и не пьет совсем, так — балуется. Я мимо проходил, он кивнул, я подошел, помог ему с пивом… — Семенов задумался. — Вернее, не так, его кто-то отозвал, а он, Андрюха, мне говорит: допивай, типа. Ну я и допил, пока он с этим офицером разговаривал.
— Ага! А как его отозвали — по имени, по фамилии?
— Ну да.
— Что — «ну да»? По имени или по фамилии?
— Не помню.
«Что все-таки армия с людьми делает», — вздохнул Турецкий.
— Ладно. Кто отозвал — помнишь?
— Какой-то офицер.
— Офицер? Не путаешь?
Семенов кивнул.
— Звание помнишь?
— Не, не помню. Пиво помню, а офицера не помню. Давно же было…
— Я помню! Я! — вдруг выпалил прапорщик Никодимов. — Это ведь и правда давно было. Я забыл, а теперь вспомнил!
Турецкий попросил Семенова подождать в коридоре и вернулся к прапорщику.
— Вы меня тоже должны понять, — тараторил тот, преданно заглядывая в глаза Турецкому, — я по всей стране мотаюсь. За один призыв бывает столько наколесишь — в глазах рябит, все на одно лицо и на одну фамилию становятся! Сейчас призывы сами знаете какие: везде недобор, сразу много народу нигде не дают, а у нас хронический некомплект личного состава.
Это звучало как-то не очень последовательно, но Турецкий не перебивал.
— …Вот и мыкаемся: там сто человек, а там — хоть двадцать. Одних привез — и забыл, уже другие на уме… Помню, однажды близнецов забирал — троих…
— Можно ближе к делу? — не выдержал Турецкий.
— Конечно! К делу. Этого Заварзина, пропавшего… то есть вовсе он и не пропавший… я теперь только вспомнил: перед самым отправлением поезда забрал офицер из штаба армии. Сейчас… — Никодимов наморщил лоб, — подполковник он. Фамилию не скажу, не помню. А подполковник — точно. Мы уже погрузились. Там еще накладка какая-то вышла с бронью, нам должны были целый вагон дать, а дали только десять мест или пятнадцать… В общем, я забеганный был, тут он меня отзывает и говорит, что военком перепутал, что одного призывника мне по ошибке придали, а должны были откомандировать в распоряжение штаба армии. Взял у меня документы, выбрал одного — ну, этого вашего Заварзина…
— А вас не удивил интерес офицера штаба армии к обычному рядовому призывнику?
— Я давно ничему не удивляюсь, — вздохнул Никодимов, — сами знаете, армия уже не та, что двадцать лет назад, и порядки не те… Я и подумал, что этот парень — родственник или знакомый кого-то из больших чинов, вот его и забирают в тепленькое местечко, писарем каким-нибудь при штабе. Я только расстроился тогда, что придется возвращаться, документы переоформлять. Но этот подполковник сказал, что все уже сам сделал, и выдал мне писульку, что, мол, призывник Заварзин… как там его… отбыл в распоряжение штаба армии.
— И где эта писулька?
— Так я ее, наверное, в «кадры» сдал, у меня с документами все всегда чисто. Я, может, потому и забыл, что все нормально получилось. Если бы я справку потерял, или не было у меня ее, или еще что, я бы точно запомнил, а так — сделал и забыл, понимаете? Так что…
— Значит, фамилии офицера вы назвать не можете. Никогда до того и никогда после его не встречали? — Турецкому снова пришлось прерывать. Никодимов, из которого час назад каждое слово приходилось тянуть клещами, просто фонтанировал.
— Никогда! Ни до, ни после не встречал!
— А вы документы его видели? Уверены, что офицер был именно из штаба армии?
— Знаете, — обиженно поджал губы Никодимов, — если я в чем-то виноват, то готов отвечать, но я вовсе не обязан был его как-то специально проверять. Во-первых, я — прапор, а он — подполковник, а во-вторых, он же не бронетехнику у меня брал, не боеприпасы. Тогда бы я, конечно, без приказа от непосредственного начальства ни за что бы… потому что материальная ответственность и все такое. А призывник, который даже еще не приписан к подразделению? Ну какая с него могла бы быть кому-то корысть?..
Турецкого покоробило от такого отношения: боеприпасы, значит, предмет серьезный и относиться к ним нужно со всей ответственностью, а призывник-салага — так, ерунда, и дела до него никому никакого нет: забрали и забрали. Кто забрал, куда забрал? И с таким отношением мы собираемся строить новую армию, повышать боеспособность…
— Ладно, Никодимов, ступайте в «кадры», ищите писульку от подполковника. Найдете — ваше счастье.
Прапорщик бодро потрусил искать, а Турецкий позвал скучавшего в коридоре ефрейтора Семенова: