По закону «Триады»
Шрифт:
— Когда же ты все-таки сломаешься? — развязно спросил парень.
— Жаждешь увидеть хит сезона?
Степан ухмыльнулся — по всему видно, что именно так.
— А ты организуй тотализатор, сделай ставку… Только, боюсь, проиграешь.
— Это почему же еще? — не без обиды спросил Степан.
Турецкий с сожалением посмотрел на него. Решил объяснить — в конце концов, Степан в свои восемнадцать еще не совсем пропащий для общества человек, а голова его забита всякими глупостями.
— Тут ломается тот, у кого за душой ни черта, кроме страха за
— Это смотря каким человеком, — запальчиво возразил Степан. — Русским — я понимаю, да…
— Слушай, ты, философ неприятных истин. Если ты — человек, то это уже независимо от национальности или от того, по какую сторону решетки находишься.
Степан мгновенно распалился, подскочил, только что за грудки не схватил.
— А я, между прочим…
Турецкий закрыл ему рот пятерней и легонько оттолкнул:
— А ты не сломался не благодаря своей великой идее, а вопреки ей. Бывает и так.
Видно было, что Степан слушает, но не слышит. Слишком сильна в нем была неприязнь к Турецкому, он и мысли не хотел допускать, что Турецкий может быть прав.
— Если я и не увижу, как тебя прогнут, то только потому, что выхожу скоро! Не находит суд достаточных оснований, чтобы меня посадить, понимаешь, мент?! Ты меня на полгода засадил, а суд…
— Я тебя не сажал, — напомнил Турецкий. — Я занимался твоим делом полтора года назад, и ты тогда оставался на свободе.
— Не важно! Не ты, так твои корешки. А теперь суд оправдает! Или присудит штраф! И получается, что я зазря здесь корячился!
Турецкий смотрел на парня с интересом.
— Спасибо за мысль.
— Чего?!
— Не обращай внимания… А если бы я не запер тебя за хулиганство, через полгода ты сел бы за убийство или за терроризм.
— Да с чего ты так уверен?!
— Опыт, — объяснил Турецкий, — сын ошибок трудных.
— Да пошел ты!
Вечером следующего дня Турецкий читал в карцере очередную милицейскую сводку, на этот раз вооружившись зажигалкой, которую одолжил Рама, предлагавший бутерброд с салом и партию в карты. И снова не нашел, за что можно было зацепиться. Турецкий отложил бумаги и некоторое время размышлял. Поднялся на ноги, коротко стукнул в дверь.
Сергеич отпер. Турецкий отдал ему сводку.
— Теперь, Сергеич, мне нужны списки освобожденных из следственных изоляторов после моего ареста.
— Зачем это? — подозрительно спросил контролер.
Турецкому пришлось объяснять — сейчас Сергеич единственный его союзник с реальными возможностями. Адвокат — это хорошо, но кто поручится, что их беседы не слушают? Да и неизвестно, какие у Васильева возможности.
— Понимаешь, Сергеич, скорее всего, меня взяли, чтобы развалить какое-то дело, которым я занимался и которое еще в процессе. Тогда очень может быть, что кого-то, кого я посадил, сейчас могли выпустить. И если я его вычислю…
— Сдурел?! — испугался Сергеич. — Не буду я никакие списки доставать!
— Очень нужно, Сергеич! Если ты о деньгах, так будут тебе еще деньги…
Но Сергеич был сильно напуган таким поворотом. И его логика была Турецкому в общем-то ясна. Если у сильных мира сего есть зуб на Турецкого и выяснится, что он, Сергеич, маленький человек, ему помогал…
— Нет, даже не проси! И больше не заикайся об этом.
Вернувшись в камеру, Турецкий сразу же подошел к Кардану.
— Дело есть.
— Что за дело?
— Нужно узнать, кто был освобожден из следственных изоляторов после моей посадки. Ты… можешь помочь?
— Могу, — после паузы сказал Кардан. — Но не буду.
— Я не собираюсь их использовать во вред…
— Базар окончен.
Отказав Турецкому в его просьбе, Кардан включил телевизор. Турецкий не успел отойти и увидел на экране фуру, под завязку забитую картонными ящиками.
— …налоговая полиция задержала партию контрабандных лекарств на сумму в двести тысяч рублей. — Это были криминальные новости на федеральном канале.
Сменилась картинка. Диктор в студии прочитал следующее сообщение:
— В Москве скончался криминальный авторитет Руслан Тазабаев по кличке Будильник. Он содержался в одиночной камере «Матросской Тишины» и, по не подтвержденным пока данным, покончил с собой.
«Когда же он успел сесть? — поразился Турецкий. — Одновременно со мной, что ли?! Только-только в Москву в поезде ехал…»
— Вот, например… Ты сел, а Будильник освободился. Подчистую… — сказал Кардан.
Турецкий кивнул, пытаясь сдержать бурлящие эмоции. А что, если его арест и смерть Будильника — звенья одной цепи? И кто-то подчищает хвосты? Кто-то…
— А реально узнать, сам Будильник это сделал или ему помогли? Чего в жизни не бывает, верно?
— Странные у тебя идеи… С чего бы это?
— Есть причина. Любопытство не праздное. Ну, так как?
— Никак. Глупое любопытство.
— Почему?
Кардан посмотрел на него с жалостью.
— Будто так неясно?
— Так неясно же.
Кардан пожевал губами и сообщил:
— Если человек сам садится в тюрьму, зачем ему вешаться?
Вот оно что! Будильник сел сам. Понятно, каким образом. В чем-то пустяковом признался и спрятался в тюрьме. Но почему? Совесть замучила? Или боялся чего-то? Нет, чтобы строить цепочку дальше, надо быть уверенным в исходных данных.
— Кардан, моя просьба в силе. Сам Будильник себя кончил или помогли?
— Много просишь. А чем платить будешь?
— Здесь у меня ничего нет…
Кардан долго с прищуром смотрел на Турецкого. Наконец кивнул.
— Хорошо, я узнаю. Но ты сам это выбрал. Теперь ты — мой должник.
— Разойдемся как-нибудь… — примирительно сказал Турецкий.
— Не как-нибудь, а как я скажу.
Турецкий молча пошел к своим нарам. Вытер украдкой пот со лба.