Шрифт:
Памяти веселых артистов
Борислав Брондуков
– Борислав Николаевич, как к вам чаще обращаются – Боря или Слава?
– Меня кличут Бурундуком…
Рина Зелёная
– Рина Васильевна, вы ведь на самом деле – Екатерина Васильевна?
– Зовите меня лучше РУИНА Васильевна…
Я
Вспоминая самого себя с ранних лет, я обнаруживаю, что никогда никем не хотел быть – ни капитаном в Кейптаунском порту, ни геологом в тайге, поющим под гитару, ни лётчиком, штурмующим небо, ни подводником, ни даже музыкантом, хотя пою и изображаю симфонический оркестр без фальши. А уж про химию и математику и говорить нечего.
Я был болтливым мальчишкой. Мама назвала меня «хихиколкой». Ленив, созерцателен. Задатки экстрасенса. Любил разглядывать альбомы, открытки, перерисовывать их, в книгах – картинки, обложки. Читал с неохотой. Плохая память на факты и ситуации, но отличная зрительная. Не понимаю, как можно в лесу заблудиться.
В годы войны я таскал с собой по всем эвакуациям книжку «Плих и Плюх». Любимое разглядывание иллюстраций. Потом я узнал, что автор книги – немецкий художник Вильгельм Буш, а стихи его перевёл на русский язык Даниил Хармс. Эти стихи я помню наизусть до сих пор, читал их и детям, и внукам.
Каспар Шлих, куря табак,Нёс под мышкой двух собак…Детская книжка эта затерялась в переездах военного времени. Какова же была моя радость, когда в магазине «Книги стран народной демократии» я наткнулся на немецкое издание обширного альбома Вильгельма Буша, где были любимые «Плих и Плюх» со знакомыми картинками. А ещё позднее в одном из сборников Д. Хармса я нашёл его перевод, который я и так знал все эти десятилетия.
Теперь я могу с уверенностью сказать: смешные шаржи В. Буша для детей девятнадцатого века стали школой моего художественного вкуса. Скажу более: Игорь Фёдорович (обратите внимание на полное совпадение в имени!) Стравинский с детства был поклонником этих древних по нынешним временам «комиксов» для детей, знал наизусть стихи Вильгельма Буша – и не по-русски, как я, а в оригинале-то есть по-немецки.
А были ещё:
Весёлый Франц и шустрый ФрицИдут охотиться на птиц…Или:
…Обедом сытным утомлён,Папаша спит и видит сон,А надоедливая муха…Или:
…Купать ребят решила тётка.Они сидят и смотрят кротко…Это было придумано, нарисовано и сочинено в середине девятнадцатого века!
Но главное открытие было впереди! Когда я узнал, что все эти сотни иллюстраций для тогдашних книг и журналов изготовлялись каторжным трудом гравёров, я был потрясён. Каждый лёгкий и изящный рисунок Буша они переводили специальными резцами и долотами на пальмовую полированную дощечку, вырезая на ней форму-клише для типографской печати.
Моё сердце было отдано искусству книги. Ещё студентом газетного отделения филфака я собрал обширную библиотеку книг по искусству книгопечатания, моей стипендии в те годы хватало, чтобы покупать у букинистов на Литейном альбомы оригинальных литографий М. Добужинского, офортов Г. Верейского и Д. Митрохина, ксилографий П. Шиллинговского и В. Фалилеева, линогравюры А. Остроумовой-Лебедевой. Даже дипломное моё сочинение называлось «Первые русские иллюстрированные журналы».
А эти волшебные слова – эстамп, лавис, сухая игла, акватинто, пунктир, мягкий лак, меццо-тинто! В те годы у тех же букинистов можно было приобрести – уже подороже – петербургские, в полный лист, иллюминированные гравюры восемнадцатого века М. Махаева, пейзажи А. Ухтомского и серию изящных офортов И. Шишкина, даже альбом сатирических жанровых гравюр англичанина У. Хогарта.
Ненасытность коллекционера – вещь опасная! Куда мне до моего товарища по режиссёрским курсам на «Ленфильме» Соломона Шустера, который собрал огромную коллекцию живописи начала ХХ века и шкафы старинного фарфора.
Я же был верен графике, всему тому, что запечатлено на бумаге. Разными путями пришли ко мне офорты архитектора Ивана Фомина, кроки Р. Фалька, иллюстрации В. Бехтеева и Н. Кочергина, «Пушкин» О. Кипренского, литографии В. Тимма, кое-какие японцы и китайцы…
«Копи Соломона»
После школы я не поступил в Академию художеств, хотя прилично рисовал и мой отец мечтал увидеть меня архитектором.
Оно и к лучшему! Известно, что ещё в давние времена студентов, увлекающихся шаржами и карикатурами, исключали из Академии по причине «порчи руки и глаза».
Всю жизнь я продолжаю без устали разглядывать графику французов Гюстава Доре, Огюста Домье, англичан Обри Бердслея и Сиднея Паже, чеха Йозефа Лады, датчанина Херлуфа Бидструпа, наших старых мастеров А. Агина, П. Боклевского, А. Орловского… От них веет карнавалом, буффонадой, бурлеском, эпиграммой, лубком.
Меня никогда не тянуло (может быть, из-за неуверенности) рисовать эмоциональные пейзажи, проникновенные иллюстрации к серьёзной книге или психологические портреты. Мне нравилось искажать видимую реальность, иронизировать, давать ей оценку. Бацилла Вильгельма Буша, вселившаяся в меня ещё в детстве, сделала из меня карикатуриста…
Если не тысячи, то уж наверняка сотни карикатур были нарисованы мной сначала в школьных стенгазетах, потом в факультетских «молниях», на комсомольских конференциях, в многотиражках и на телевидении. Потом всё это творчество сворачивалось в рулоны и навсегда исчезало из моей жизни. То, что я здесь сейчас наговорил, не имеет, увы, вещественных доказательств. Вот только дружеские шаржи на моих коллег по кино: И. Авербаха, В. Трегубовича, С. Шустера, А. Германа, московского грузина – любимого М. Хуциева, моего учителя – «непререкаемого» Григория Михайловича Козинцева лежат у меня дома в папках.
«КОЗА» – наш учитель Г. М. Козинцев
Почему же я затеял этот разговор – кинорежиссёр, поставивший десятки фильмов и сериалов?
Шаржи рисуют многие наши режиссёры – А. Митта, Г. Данелия, С. Говорухин, С. Соловьёв, В. Хотиненко… Весьма игривые шаржи рисовал Сергей Эйзенштейн.
А Федерико Феллини?!!
Прямо в режиссуру перебрался ленфильмовский художник-декоратор Александр Рогожкин. Скепсис и ирония наполняют его фильмы.