Победил Александр Луговой
Шрифт:
По крайней мере он очень много говорил. Он мне растолковывал свое «понимание жизни».
Довольно оригинальное.
Он считает, что все мы должны приносить пользу обществу. Но это нелегко. Всюду масса дураков, кретинов и бюрократов, которые мешают это делать и от которых, к сожалению, многое зависит. Чтобы иметь возможность быть сильнее, надо «пробиться». А чтобы «пробиться», приходится идти с этими дураками на компромисс, использовать все средства, иногда, может быть, и не очень красивые. Зато потом, когда «пробьешься», ты
В общем, он разоткровенничался.
Я слушала и дивилась — ведь теория-то подлая. Гадкая. Но, может быть, верная? Нет, не верная! Именно подлая. А между тем Виктор — не подлый человек. Вот он смело вступил в борьбу с бандитом, когда Алик-то струсил. Он никогда, даже теперь, не говорит об Алике плохого — наоборот, хвалит его. И за это я уважаю Виктора еще больше. Он ведет себя со мной безупречно.
А теория эта — цель оправдывает средства — неверная!
Об Алике я теперь от Виктора только и узнаю. У него неудачи. Тренер его тяжело болен — все эта контузия, которую он на войне получил. Алик тренируется один, а ведь скоро у них первенство (между прочим, они с Виктором — главные соперники). В редакции какие-то неприятности. Да я еще. Мне его очень жалко. Но, в конце концов, он это заслужил. Ну что я могу сделать, если не могу любить трусов!
И все-таки Алик — молодец. Мне Виктор рассказывал, что он, прямо стиснув зубы, тренируется каждый день. Да еще к Ростовскому бегает, помогает чем может. В журнале ему попало — что-то не так отредактировал, — а он три новых очерка написал. Один забраковали, два пошли. Виктор говорит, декан Алика в пример приводил.
Но Виктор — тоже молодец. Он о себе ничего не рассказывает. Я всегда сама узнаю. Однажды он принес мне многотиражку университетскую. Большой абзац красным отчеркнул. Остальное, говорит, здесь не интересно. В абзаце действительно расхваливают Алика — статья декана.
Потом я стала многотиражку просматривать и вижу целое письмо о Викторе. Из газеты, где он проходит практику, написали, что он делает блестящие материалы, замечательно все схватывает, всем помогает и т. д. и т. п.
Виктор заметил, что я читаю, вырвал газету, скомкал, выбросил, даже покраснел от досады.
— Ерунда! — говорит. — Вот Луговой, тот действительно...
И пошел его расхваливать. Говорит, наверняка чемпионом Москвы станет. А мне ребята рассказали, что Виктор сейчас в такой форме, что Алику с ним не тягаться.
28 февраля
Все-таки Виктор — молодец. Он действительно скромный парень. Я думаю, вся его теория — это больше от винных паров. Я заметила, что чем он больше пьет, тем больше болтает. И вот этого я не могу понять — ну зачем он пьет?
— Ты ведь теперь не волнуешься. Мы уже двадцатый раз встречаемся, а не первый. Ты давно привык ко мне, как, скажем, к своей пижаме. Так зачем пить? Ты же не пьешь от волнения, когда надеваешь пижаму?
— Не пью, — говорит, — потому что никогда пижамы не ношу. А с тобой у меня каждая встреча первая, и я каждый раз волнуюсь. И потом что это за сравнение: ты — и пижама. Как неизящно!
Что правда, то правда — неизящно. Погрубела я. Это на почве устойчивого алкоголизма. Я теперь каждый раз, как мы бываем с Виктором в кафе — а это случается минимум три раза в неделю, — пью шампанское. Скоро, вероятно, сопьюсь окончательно!
Вчера я, наверное, все же выпила больше, чем следует — не один бокал, как обычно (вот уж и «норму» знаю), а два, — и говорю (ну до чего ж я с ним выгляжу глупой!):
— Если ты когда-нибудь, когда мы будем с тобой в кафе, не выпьешь ничего, я тебе выдам премию (слово-то какое нашла — стыд и срам!) — поцелую.
Он никакого внимания — пьет себе.
3 марта
Я уж забыла про тот глупый разговор. Позавчера пошли в кафе «Космос»; ничего там, разумеется, не пили, ели мороженое. Он провожает меня, входит, как всегда, в подъезд. И вдруг берет меня за плечи и говорит:
— Сегодня я ничего не пил. Где моя премия?
Ну взрослая же я! Ну большая! Почти старая баба — скоро двадцать один! И целовалась не один ведь раз. А тут красная стала, как кумач, вся, наверное, пятки и те покраснели. Что сказать-то? Сама ведь напросилась! И почему мне так не хотелось? И как-то стыдно... Все не то... Он обнял меня и поцеловал. Это-то он, конечно, умеет. А мне было неприятно. Ну не знаю, не могу объяснить... В этом подъезде, где мы с Аликом...
Словом, я убежала домой, как девчонка. Заперлась в комнате и реву, а чего реву, сама не могу понять.
На следующий день встретились, были в кино, проводил он меня. Вошли в подъезд. Я вся как струна. А он спокойно, как всегда, попрощался и ушел. Честное слово, вот за одно это я готова была ему на шею броситься!
6 марта
Моя маман провела со мной беседу на морально-этическую тему.
В связи с важностью вопроса она надела свой «главный халат», образца 1925 года, и, наоборот, сняла бигуди. Беседа происходила за чаем. Это чтоб рассеивать мое внимание и снижать бдительность, отвлекая на борьбу против коржиков и варенья.
— Люсенька, я хочу знать истину. Почему Алик больше не приходит?
(Новый и внезапный тактический маневр — обычно мама подбирается к главному тихой сапой, а тут сразу быка за рога.)
Я избираю метод пассивной обороны:
— Он готовится к первенству Москвы.
— Но он и раньше готовился к разным первенствам — и приходил.
— Это очень ответственное.
— А он готовится в Москве?
— Да, — отвечаю, не заметив ловушки.