Победил Александр Луговой
Шрифт:
Я была такой доброй, что даже согласилась пойти к Виктору в гости. До сих пор не соглашалась. Он живет один, в отдельной трехкомнатной квартире. Я теперь все узнала, он сам рассказал. И откуда у него деньги и костюмы такие. У него, оказывается, отец какой-то работник большой за границей. Они там с матерью уже три года, а Виктор живет один. Получает деньги, посылки. Не хочу к нему идти. Но обещала. Не знаю почему — не хочу. Хотя знаю, что Виктор никогда ничего себе не позволит. Вот мы два месяца встречаемся, а он один раз поцеловал меня, да
10 марта
Вчера видела Алика! Ведь я его с тех пор ни разу не видела. А вчера был спортивный вечер — я выступала, он тоже. Мне потом Елена Ивановна рассказывала: он все мое выступление простоял за кулисами, смотрел — весь бледный, говорит. Еще выругала меня: зачем я его мучаю. Финтифлюшкой назвала. А потом он с ребятами приемы демонстрировал. Я нарочно задержалась посмотреть. Мне так грустно стало. Такой он мой какой-то. И вместе с тем смотрю, как он этих ребят швыряет, и сразу ту ночь вспоминаю и как он струсил. И опять злюсь. Ну что делать, скажи, дневник!
13 марта
Это ужасно! Я не знаю, где взять сил писать. Только сейчас я понимаю, почему люди бросаются под поезд, Я читала о таких вещах в книгах, но я никогда не думала, что это может случиться со мной... С кем хочешь, но не со мной. Боже мой, какая же я еще наивная дурочка!
Нет! Я сейчас возьму себя в руки и все спокойно запишу по порядку! Это мне еще пригодится. Я буду каждый день перечитывать эти страницы. Краснеть от стыда, мучиться, переживая все заново. И перечитывать. В наказание и назидание! Чтоб знала...
Итак, вчера я, наконец, пошла к Виктору (мне трудно спокойно писать это имя, но я буду писать методично и точно: это не Люся пишет о себе, это Люся пишет о другой Люсе).
Пошла.
Он живет в Черемушках — не люблю эти дома-коробки. Дома должны быть разные, как люди. И чтоб по фасаду можно было определить, каков дом внутри. У людей тоже должно быть так. Именно так, а не как у Виктора. Дворцовый фасад не должен скрывать прогнившую хибарку. Нельзя обманывать.
Я отвлекаюсь.
Он встретил меня на остановке — так договорились — и провел мимо каких-то арок, скверов, площадок к себе. На пятый этаж. Лифт на ремонте (как в каждом уважающем себя доме), и это очень огорчило Виктора. Он хотел преподнести мне свое жилище — а через него и себя — с самой лучшей стороны. Он вообще все всегда использует — в соответствии с той теорией, — чтобы подать себя с выигрышной стороны.
(Я до сих пор не понимаю, как после того, как он проговорился тогда, потому что ясно, он проговорился, рассказав мне свою теорию, я продолжала с ним встречаться, здороваться...)
Он открыл дверь тремя (тремя!) ключами и пропустил меня вперед. Квартира у него действительно чудесная. Он под разными предлогами водил меня из комнаты в комнату. Теперь я понимаю, что он просто хотел похвастаться квартирой, тогда мне это не пришло в голову.
Уж не знаю, у его закордонных родителей такой вкус или у самого Виктора. Все же вкус я умею ценить. Не зря моя маман говорит, что мне нужно было идти не в институт физкультуры, а в архитектурный — с моим «даром к рисованию», с моей любовью к музыке. Впрочем, это не имеет отношения к делу. Я говорила о квартире.
Обставлена очень по-современному, но как раз в меру, без идиотских крайностей. Все в тон: портьеры, ковры, торшеры. На стенах — всякие заграничные безделушки (вообще, кроме территориального расположения, в этой квартире не было, по-моему, ничего советского, уж не говоря о хозяине!).
Картины хорошие, вазы. Очень много книг.
Кухня, как и вся мебель, из-за границы. Плита — как пульт управления электростанцией. Чтобы управиться с такой кухней, надо, наверное, кончить специальный институт.
В комнате Виктора — гимнастическая стенка, стеллаж со всякими штангами и гантелями, боксерская груша, какой-то станок для гребли... Словом, чего только нет.
Пошли в столовую. Там накрыт стол. Можно подумать, что Виктор принимает английскую королеву или по меньшей мере главного судью первенства Москвы, где он так хочет занять первое место. Какие-то консервы, блюда, закуски... Бутылки, графины... Оказывается, существует приходящая домработница. Она у них всю жизнь в семье, еще Виктора нянчила, теперь — на пенсии, но по старой памяти приходит убирать, а в таких вот случаях и готовить.
(Просто поразительно, как устраиваются люди, да еще такие, как Виктор! А Алик каждое утро сам себе чай заваривает, яичницу делает, может даже обед приготовить, и не плохой, если взять в пример тот, который он соорудил однажды в турпоходе.)
Садимся. Едим. В общем-то все было очень вкусно, так что ела я вовсю, даже пирог ела. Ну, один-то раз можно.
Говорим о том, о сем. Надо отдать ему справедливость, поговорить с Виктором интересно. Он все-таки здорово культурный парень, этот подлец. Он меня потом водил по квартире и о каждой безделушке рассказывал. И чувствуется, он действительно знает. И по части музыки, живописи его не перешибешь. Уж музыку-то я как-нибудь... А он — еще лучше. Помню, однажды после моей тренировки спрашивает:
— Почему ты выполняешь это упражнение под полонез Шопена. Вот у Карпентера есть такая пьеса «Приключение пуешественника»... Там одна часть называется «Озеро». Или другая: «Лают собаки». По-моему это больше подходит.
Я, конечно, тут же сострила насчет «лающих собак», а потом мы с Еленой Ивановной разыскали этого Карпентера. И что же, действительно словно для моего упражнения написано!..
Или вот висит у них на стене репродукция картины. Несколько обнаженных юношей вполне современного вида и старик. Я обратила на нее внимание, потому что один из юношей напоминал гимнастку с обручем.