Победитель невозможного (с илл.)
Шрифт:
– Так быстро? – удивился Сергей.
– Я принял их по телефону. Запомнил информацию, а потом напечатал. Ты знаешь, мой глаз – точная копия фотоаппарата.
– Обыкновенный гений науки, а также техники, – с удовольствием произнес Сергей.
С тех пор как Электроник смонтировал внутри себя радиотелефон, он стал незаменимым для восьмиклассников, решивших доказать, что гении могут быть в любом классе любой школы, если они трудолюбивы и не испытывают
– Бедняга ты, бедняга! – пожалел друга Сыроежкин. – Сколько работаешь из-за нас! Ты не устал? Ты не перегоришь?
– Я испытываю удовольствие, когда помогаю вам. – Электроник улыбнулся. Не так, как улыбаются люди, а как-то особенно, по-своему, скупой улыбкой. – Ты поступаешь неправильно, что жалеешь меня. Хвали меня больше, и я буду еще лучше работать.
Сыроежкин с изумлением взглянул на товарища.
– Да, – признался Электроник. – Я из тех, кого лечат аплодисментами. Пока я, конечно, могу работать.
– Отлично! – Сергей захлопал в ладоши. – Ты – лучший в мире астрофизик, биолог, математик, физик, химик, психолог, механик, владелец знаменитого Рэсси и консультант восьмого «Б»! Не считая всего остального.
– Мы докажем Таратару и остальным, что «обыкновенные гении» существуют! – скрипуче сказал Электроник. – Наши изобретения нужны людям.
Они стали вспоминать, как Таратар подозрительно отнесся к горящей лампочке, как осторожно заглядывал в кастрюлю, как, растопырив руки, ловил падавшего Макара, и рассмеялись. Вот бы Таратара сюда, в обсерваторию, – поверит ли он в будущую сверхновую? Пожалуй, нет. И будет пока прав: любой расчет, любую теорию подтверждают или опровергают только результаты опыта.
– А вдруг мы ошиблись? – спросил Сергей. – И обсерватории предупредили… Стыдно будет…
– Ошиблись? В чем? – строго спросил Электроник. – За расчеты я ручаюсь. Мы исходили из опубликованных данных этих обсерваторий.
– Помнишь, – подхватил Сергей, – я сказал: «Почему никто не наблюдал сверхновую до взрыва? Ведь они отчего-то должны взрываться…» Ты ответил мне, что никто в мире не знает точно причину взрыва, иначе бы Вселенная не была для человека загадочной. А я тебе привел пример с домом – как утром вспыхивают окна, потому что люди собираются на работу. И у звезды есть своя причина… И тогда мы стали говорить о массе, энергии, расстоянии.
– Ты мастер задавать очень сложные вопросы, – подтвердил Электроник. – Я так не умею.
– Зато ты умеешь развивать и подкреплять любую мысль…
– Но если в исходных данных есть хоть маленькая неточность, разница в ответе может составить плюс-минус несколько столетий, – заявил Электроник.
– Ты хочешь сказать, что мне сидеть на чердаке несколько веков?
– Надеюсь на расчеты… Но взрыв длится несколько минут. Ты можешь проспать.
– Я не буду спать, – убежденно сказал Сыроежкин и взглянул в глазок телескопа. – Пока ничего не видно.
– Если вспышка произойдет днем, – продолжал Электроник, – радиотелескопы уловят ее. Но у нас есть Рэсси. Он наблюдает с Юпитера.
– Рэсси наверняка не прозевает! – обрадовался Сергей.
Про Рэсси Сергей всегда вспоминал с удовольствием и грустью. Как бы хотел он, проснувшись, прежде всего увидеть добродушную морду, умные глаза. Но Рэсси так далеко от дома, один в чужом океане, сторожит незнакомое существо. Что, если оно нападет на Рэсси? Окажется ли он, как всегда, неуловимым?..
В тот самый момент, когда в космосе летели радиосигналы с заданием для Рэсси установить наблюдение за сверхновой, на чердаке прозвенел обычный телефонный звонок, и Электроник сказал:
– Алло!..
Сергей удивленно слушал знакомый голос своей мамы, не понимая, откуда он звучит.
– Электроник, ты случайно не видел Сергея?
Сергей не успел подать другу никакого знака, и Электроник со всей прямотой отвечал:
– Я его вижу сейчас. Он сидит передо мной.
– Ребята, хватит заниматься, уже поздно, – строго сказала мама. – Скажи, что мы его ждем…
Сергей возмущенно посмотрел на друга:
– Эх ты, не мог что-нибудь придумать, лучший в мире консультант!
– Я всегда говорю то, что есть на самом деле, – напомнил Электроник свое главное правило.
Сыроежкин бросил взгляд на чердачное окно, до отказа набитое звездами. Какой странный выбор у астрофизика: Вселенная или сон!..
– Электроник, будь другом, пойди вместо меня.
Электроник молча покачал головой.
– Ты – это я, а я – это ты, – напомнил заветный пароль Сергей. – Ну в последний раз! Понимаешь, очень обидно прозевать вспышку. Ведь сверхновая…
Электроник неожиданно согласился:
– Я пойду вместо тебя. Только я не собираюсь говорить неправду.
Сергей пожал руку друга.
– Если все будет в порядке, то звезду назовем Сверхновая Электроника – Сыроежкина. Только бы вспыхнула!
– Телеграммы, которые направлены в обсерватории, я подписал твоим именем. Я только помощник. – И Электроник ушел.
В окуляре телескопа звезды подмигивали Сыроежкину, лучились, сплетая серебристую сеть. В мирном звездном гамаке покоился счастливый астрофизик. Приятно было думать, что у такого же оконца сидел когда-то сам Иоганн Кеплер, наслаждался одиночеством и мучился оттого, что не может описать гармонию всего мира. Его не понимали современники, он был очень одинок, потому что высказывал безумные для своего времени идеи. Кеплер верил в математическое описание природы, в типические причины движения планет, в единство земных и небесных законов. Кеплер писал о Земле, которая, как корабль на всех парусах, несется по своей гигантской орбите, будто отчетливо видел ее из космоса. Историю открытия вечных законов движения планет Кеплер сравнивал с рассказами о плаваниях Колумба, Магеллана и Васко да Гамы.
А Макар увлекся только бочками. Он так и не понял, что Кеплер был не просто гениальным астрономом, математиком, физиком далекой поры, а быть может, первым в мире астрофизиком.
И Сыроежкин, мысленно споря с Гусевым, достал с самодельной полки томик с длинным названием: «Новая астрономия, основанная на причинах, или Физика неба, представленная исследованиями движений звезды Марс…», 1609 г. Открыл первую страницу знаменитой кеплеровской «Новой астрономии…», прочитал вслух:
– «В наше время крайне тяжела участь тех, кто пишет математические, особенно же астрономические книги. Если не соблюдается необходимая строгость – в теоремах, пояснениях, доказательствах и выводах, – то книга не будет математической. Если же строгость соблюдена, чтение книги становится утомительным. Поэтому очень редко встречаешь подходящих читателей; большинство предпочитает вообще уклониться от чтения». Понятно, товарищ Гусев? – съязвил Сыроежкин. – Тебя и дубиной не заставишь взять книгу. – И продолжил чтение «Новой астрономии…»: – «Много ли можно найти математиков, взявших на себя труд целиком прочесть „Конические сечения“ Аполлония Пергского?»