Победитель невозможного (с илл.)
Шрифт:
Астрофизик поскреб затылок, самокритично признался:
– Один Профессор выдержал. И то потому, что вообразил себя Ферма…
– Профессор уже спит, а Гусев где-то гуляет, – раздался за спиной Сыроежкина спокойный голос. – Уже час ночи!
Сыроежкин вскочил.
– Электроник, почему ты вернулся?
– Я не выполнил твое задание, – признался Электроник. – Тебе тоже пора спать.
И он рассказал, как пришел домой к Сыроежкину и улегся на диван. А мама Сергея присела рядом, сказала: «Что все это значит?..» Электроник молчал. И тут у него зазвонил радиотелефон – вызывала мать Гусева. Тогда
– Как она догадалась? – удивился Сыроежкин, оглядывая обсерваторию.
– Задача несложная. У тебя вся комната в картах звездного неба.
– Ладно, я не критикую твой телефон-автомат… – вздохнул Сергей.
Только сейчас, внимательно посмотрев на друга, он увидел, что между ними есть разница. Они по-прежнему были похожи, как два близнеца, но один из них задержался в росте. Сергей явно ощущал, что он и порослее, и пошире в плечах, и ботинки у него уже сорок второго размера, а у Электроника по-прежнему тридцать девятого. Сергей даже ощущал свое физическое превосходство. Он протянул руку другу:
– Ну-ка сожми изо всей силы! – И покраснел от крепкого усилия. – Молодчина!.. Я иду спать. – Он кивнул на телескоп: – Вот так люди проспали многие великие события. А еще жалуются, что не знают происхождения Вселенной.
– Я буду дежурить, – обещал Электроник. – Но раньше меня увидит вспышку Рэсси. Как только он сообщит, я напечатаю фотографию. Телефон я приглушу. Если захочешь, звони – я услышу.
…Астрофизик пошел домой. Дома он сказал:
– Зря волнуешься, мама. Наполеон, Петр Первый, Бехтерев спали по четыре часа в сутки. Поэтому они остались в истории. Я послушный сын, поэтому, кроме тебя, обо мне никто не услышит.
Мама фыркнула:
– Вот еще новый Наполеон! – Но осталась довольна.
Сыроежкин ворочался в постели. Ему виделась лохматая морда Рэсси. Внимательный немигающий глаз устремлен на сверхновую… Рэсси не должен прозевать!..
Наш астрофизик уже спокойно спал, а Электроник и Рэсси непрерывно обменивались сообщениями. Потоки цифр летели с далекого Юпитера на Землю, и там, в одном из больших городов, под крышей десятиэтажного дома, их принимал и мгновенно оценивал электронный мальчик. Если перевести эти цифры в обычные слова, то они означали, что сверхновая пока не вспыхнула. А в конце каждого сообщения стояла условная фраза: «КИТ ЮПИТЕРА МОЛЧИТ».
Из всех гениев восьмого «Б» не вступал в конфликт со взрослыми один Профессор. И никто не знал, что он пережил в этот вечер.
Исписанная формулами школьная тетрадь лежала перед автором. Профессор прощался со своим открытием…
Несколько дней Вовка Корольков жил в семнадцатом веке, жил так, как жил когда-то Пьер Ферма.
Он приходил из школы, снимал форму, надевал бабушкин халат, брал в руки древнегреческий фолиант. Теперь он – юрист из Тулузы, советник парламента этого города, гасконец. Тот, настоящий Пьер Ферма, как известно, занимался математикой после работы, в часы досуга. Шла Тридцатилетняя война между Францией и Англией. Арман Жан дю Плесси, первый министр Людовика XIII, известный под именем кардинала Ришелье, искусно плел дворцовые интриги, мушкетеры сражались на дуэлях с гвардейцами, а в провинциальном городке любитель математики Ферма делал на полях книг беглые заметки.
Потом его назовут одним из создателей аналитической геометрии и теории чисел, теории вероятностей и геометрической оптики. Это случится после его смерти.
Пьер Ферма не напечатал своих заметок, так как не любил этого делать. Но его работы удивили последующие поколения математиков.
Все дошедшие до наших дней теоремы Ферма были доказаны. За исключением одной, которую ученые называют Великой.
Корольков с четвертого класса знал ее условие наизусть. Она ведь очень проста, обманчиво проста – так и тянет любого математика к перу…
В тот обычный вечер своей жизни Пьер Ферма читал сочинение грека Диофанта Александрийского. Он рассматривал пифагорову тройку – тройку целых чисел a, b, c, простейшее уравнение которых гласило: a2 + b2 = c2. И вот здесь-то, на полях книги Диофанта Александрийского, Ферма быстрой рукой сделал замечание: «При n > 2 уравнение an + bn = cn неразрешимо в целых числах».
Так и написал: «Неразрешимо».
При этом Ферма добавил, что найденное им остроумное доказательство слишком длинно, чтобы уместиться на полях книги.
Все было понятно: у Ферма не оставалось места для расчетов. Не раз он писал заметки в книгах, не затрудняя себя доказательствами. И никто из математиков не сомневался, что Ферма знал доказательства, ведь все его другие наброски со временем были проверены учеными. Кроме «простейшей», Великой.
Три века бились лучшие умы над загадкой. Великий Леонард Эйлер доказал Великую теорему Ферма для частных случаев, где n = 3 или 4. Немецкий математик Куммер сделал самый крупный вклад в решение проблемы Ферма, попутно развив новую в девятнадцатом веке, очень важную теорию алгебраических чисел. Другие видные математики доказали гипотезу Ферма для более чем шестисот разных случаев.
Что было делать среди этих величин маленькому, тщедушному, но очень гордому Профессору? Профессор знал твердо свою задачу: он брался доказать теорему целиком!..
Однажды Пьер Ферма получил письмо с вопросом: «Является ли простым число 100 895 598 169?» Ферма незамедлительно ответил адресату, что данное двенадцатизначное число является произведением двух простых чисел: 898 423 и 112 303.
Итак, Ферма умел считать почти мгновенно – по своему собственному методу.
Профессор по примеру Ферма начал атаковывать Великую теорему с простых примеров.
Он множил в уме шестизначные числа на семизначные, делил девятнадцатизначные на пятизначные, извлекал кубический корень из восьмизначного, разбивал шестизначное число на пять правильных кубов и пять квадратов, которые в сумме должны составить данное число с точностью до одной миллионной.
От этих трудов перед его глазами возникали синие, желтые, зеленые круги, пробегали, как в счетчике, ряды разнообразных таинственных знаков, плыли туманные полосы, но в конце концов он научился быстро находить правильный ответ.