Победитель получает все
Шрифт:
— Подумать только. Что ж, боже упаси занимать твой телефон.
— Все мое время принадлежит тебе и только тебе, хе-хе, — изобразил я Граучо Маркса. [16]
— Ой, да ну тебя.
Я обожаю, как Люси произносит это свое: «Ой, да ну тебя». Затем она сказала:
— Привет, Самец.
Я почувствовал, как улыбка зарождается у меня глубоко в груди и пузырьками поднимается вверх, и вот я уже стою на кухне с телефоном в руке, а Люси Шенье своим присутствием наполняет весь дом теплом и светом.
16
Граучо
— Я соскучился по тебе, Люси, — сказал я.
— Я тоже по тебе соскучилась.
— Гм…
— Гм-гм…
Мы с ней нередко вот так беседуем.
С Люси Шенье я познакомился три месяца назад, когда работал в Луизиане на одну актрису по имени Джоди Тейлор. Люси была адвокатом Джоди Тейлор, а я — частным детективом Джоди Тейлор, поэтому взаимное влечение, как говорят, возникло мгновенно. С тех пор мы регулярно перезванивались, а два месяца назад я слетал в Луизиану и провел незабываемые выходные вместе с Люси и ее восьмилетним сыном Беном. Через три недели после этого мы с Люси встретились в Канкуне и четыре дня плавали с маской и трубкой, уплетали жареных креветок и загорали на солнце, и, когда пришла пора ей садиться на свой самолет, а мне — на свой, расставание получилось мучительным. С тех пор звонки стали еще более частыми и длительными, и скоро мы дошли до того уютного (или, наоборот, неуютного) состояния, когда редких вздохов и невнятных слов на противоположном конце уже вполне достаточно, но в то же время совсем недостаточно. И все последующие недели я жил ожиданием вечернего звонка: когда я буду сидеть у себя дома, Люси — у себя, и несколько минут будут принадлежать только нам двоим. Это не шло ни в какое сравнение с тем, чтобы действительно находиться рядом с ней, но если бы романтика давалась легко, ахами и вздохами занимались бы все кому не лень.
— Тебе, наверное, любопытно узнать, почему я жду звонка Эйдриен? — спросил я.
— Меня это нисколько не интересует.
— Неужели я чувствую некоторую холодность?
— Ты чувствуешь безразличие. Что не одно и то же.
— Ха, — сказал я. — Посмотрим, каким будет твое отношение, когда я сообщу тебе новость.
— Так, дай-ка попробую догадаться, — ответила Люси. — Тебя теперь зовут Джерри Ли Льюис [17] Коул?
17
Здесь аллюзия на самого знаменитого американского Элвиса — Элвиса Пресли, короля рок-н-ролла. Джерри Ли Льюис — еще один известный американский исполнитель рок-н-ролла.
Видите, что в Луизиане считается чувством юмора?
— Я работаю на Джонатана Грина.
В трубке повисла тишина, после чего Люси Шенье спросила:
— Это правда или еще один образчик знаменитого остроумия Элвиса Коула?
Теперь ей уже было не до шуток.
— Большая Зеленая Адвокатская Машина наняла меня сегодня утром.
— О, Элвис, это же замечательно! — тихо присвистнув, воскликнула Люси Шенье.
Видите? Это произвело на нее впечатление. Мне сразу же захотелось топнуть задней лапой по полу и перекатиться на спину, чтобы Люси почесала мне живот.
— На юридическом факультете мы разбирали его процессы, — продолжала Люси.
— Ну и как?
— Представляю, что ты сейчас испытываешь.
— Он просто очередной клиент.
— У меня тоже есть для тебя новости, — сказала Люси. В ее голосе прозвучала радость, словно она улыбалась, произнося эти слова.
— Валяй.
— У нашей фирмы возникло одно дело в Лонг-Бич, и посылают меня. У Бена каникулы, поэтому как ты смотришь на то, чтобы принять у себя дома пару бесплатных постояльцев?
Шум работающего, как фон, телевизора и голоса дикторов Си-эн-эн внезапно оказались словно за миллион миль от меня.
— Думаю, как-нибудь справлюсь, — сказал я.
— Что?
Наверное, Люси меня не расслышала. Внезапно мой голос стал хриплым и тихим.
— Подожди минутку, я проверю свое расписание.
— Подлая крыса!
Я улыбался. Я улыбался так широко, что растянутые мышцы щек заболели. Наверное, если бы я попробовал улыбнуться еще шире, они непременно порвались бы.
— Да. Да, кажется, все складывается удачно. Ты не шутишь? Это же просто здорово!
— Я тоже так подумала.
— Через час я буду ждать в аэропорту, — заявил я.
— Ты, может быть, и будешь там через час, но мы с Беном появимся там только послезавтра, — рассмеялась Люси. — Извини, что мы как снег на голову, но я и сама только сейчас все узнала наверняка.
Я улыбался, а потому не мог говорить.
— Я позвоню завтра и сообщу точное время прилета.
— Эй, Люси…
— Гм?
— Я просто счастлив.
— И я тоже, Самец. О, ты даже не можешь себе представить как.
Мы проговорили еще час, в основном о том, куда поедем и чем будем заниматься, а также о том, как это будет здорово снова увидеть друг друга. Когда мой ужин разогрелся, я уселся на полу и принялся за еду с телефонной трубкой в руках, а кот подошел и уставился на меня. Урча. Люси спросила про Грина и про дело Тедди Мартина, и я рассказал ей, слушая идущие, как фон, тихие звуки провинциальной Луизианы, а еще голоса Бена и его друга, топочущих по дому. Звуки жизни, которую вела Люси Шенье. Я рассказал ей про оператора и про то, что Грин оказался худее и ниже ростом, чем выглядел по телевизору, и тем не менее достаточно импозантным, однако через какое-то время мы снова заговорили о себе. Мы сожалели о том, что канкунский загар уже сходит, и вспоминали, с каким наслаждением пили голубые коктейли со льдом, закусывая свежим севиче [18] , которое готовили на берегу повара гостиницы. Но вот наконец пришла пора прощаться.
18
Севиче — латиноамериканское блюдо из рыбы и морепродуктов.
Люси послала мне воздушный поцелуй и положила трубку, а я лег на спину прямо на кухонный пол, поставив телефонный аппарат на живот, и с улыбкой уставился в потолок. Кот перестал урчать и, подойдя поближе, посмотрел мне в лицо. Похоже, он был чем-то обеспокоен. Быть может, кот не понимал, что я улыбаюсь. Быть может, он решил, что я умираю от какой-то страшной болезни, парализовавшей мышцы лица. Интересно, такое возможно? Смерть от улыбки.
— Она приезжает к нам в гости, — сказал я.
Кот запрыгнул мне на грудь, обнюхал подбородок и снова начал урчать. Уверенный в моей любви.
Затем я вымыл посуду, погасил свет и лег в кровать. Я лежал очень долго, но сон никак не шел. Я мог думать только о Люси, о том, что снова ее увижу, и губы мои непроизвольно растягивались в улыбке. Быть может, в конце концов моя улыбка станет такой широкой, что разрушит стены дома, захватит склоны гор, будет становиться все шире и шире, пока не превратится в «улыбку, в которой исчезнет Лос-Анджелес». Но тогда исчезнет и аэропорт, а значит, Люси не сможет приземлиться. И что же я буду делать?!