Победитель свое получит
Шрифт:
– Я уже звонил сегодня, но тебя дома не было.
– Я, наверное, на вокзале был – провожал режиссера Попова. Он удирал от серой «Волги».
– Да ну тебя!
Вот так всегда – никому не понятны простые вещи.
Только когда Наиль бросил трубку, Илья вспомнил: у старика Хоменко есть номер его мобильного. Если старик не звонит и играет на гармошке что-то веселое – может быть, и барыню, – значит, у него в самом деле все в порядке.
Но почему в порядке? Куда подевались убийцы? На Попова переключились? Зачем? Мстят за покойного Гамлета и его отца? Или их Алим Петрович нанял прикончить Попова? А может, они просто Анжелику
Вопросы низались один за другим, но ни одного ответа не было. Голова у Ильи тяжелела. Нордический замок медленно таял перед глазами, как мороженое на блюдечке. Проговорил что-то прямо над ухом гнусавый вокзальный голос. Фирменный поезд Нетск – Москва дрогнул, тряхнул бомбошками на розовых занавесках и тронулся. Анжелика-Изора, тоже вся в розовом и потому малозаметная в сумраке купе, помахала белой неживой рукой. Она долго еще потом улыбалась и качала головой – совсем как в компьютерной иконке: «Прощай, Илюшка!»
А Кирилл Попов, кажется, так и остался сидеть в углу. Тогда что за брюки высовываются из-под верхней полки? Так и есть: это на плечиках висит чей-то черный костюм, неприятный, похоронный.
Сейчас даже женихи носят все белое, включая ботинки. А вот Тазит ходит только в черном. И Леха тоже. Алим Петрович хочет, чтобы его телохранители походили друг на друга, как двое из ларца… Стань таким, как Фруктикон… Мы в день счастливый юбилея хотим вам от души сказать: живите вечно, не старея, а мы вас будем обожать… Тара, Тара, ты не знала, что случится в этот день… И сели на лугу под липки…
– Илюша, ты потерял чувство меры!
Это сказала Тамара Сергеевна. Илья поднял на нее испуганное лицо. На его щеке отпечатались кубики клавиатуры, в глазах стоял ужас.
– Что? Утро уже? – пробормотал он.
Однако был еще вечер, вернее, глухая ночь. Новый день только-только родился и едва обозначился в календаре. Он еще клубился где-то далеко на горизонте. Он был закрыт сплошными тучами, над которыми шли своим обычным путем невидимые звезды, а луна холодно отражала невидимое солнце. День понемногу готовил свои чудеса, неприятности и удары. Всего этого еще надо было дождаться.
Первой неприятностью стала очередная буря. Ветер выворачивал хлипкие цветные зонтики и ломал их паучьи лапки. Ночью налились громадные лужи, а дождь и не думал кончаться. На работу фуроровцы добирались полумокрые, будто принимали сидячие ванны. Снегирев явился в полиэтиленовом дачном дождевике с остроконечным капюшоном. «Ой, гномик!» – приветствовал его нахальный сынок Лидки Хромовой из колбасного, который уже радостно скакал вдоль витрин.
Толяну Ухтомскому было в то утро особенно невесело: его товарищи очень страдали от непогоды. Все члены ложи алкоголиков уныло сгрудились на крыльце «Фурора», под козырьком. В своих затрапезных нарядах, с сырыми сигаретами в зубах, они походили на группу грибников-неудачников, которая только что вернулась из ближних рощ, где нет ни одного гриба.
Илья проникся общим унынием. Он оделся во все бирюзовое и с отвращением глянул в зеркало. Шапочка до бровей, тусклый взгляд, угрюмая улыбка. Может ли все это нравиться Таре? Илья попробовал лицом выразить преданную любовь, но вышло что-то такое глупое и неприличное, что он покраснел и отскочил от зеркала.
Работать, только работать! Тяжелые ящики – враги тяжелых мыслей. Интересно, нашлась ли Анжелика?
Мимоходом Илья заглянул в коридор, который вел к кабинету босса. Тазит и Леха черными истуканами стояли у дверей – стало быть, Алим Петрович уже здесь. Телохранители выглядели свирепыми, но неживыми – стало быть, и хозяин не в духе. Единственный из племянников, осмелившийся приблизиться сегодня к «Фурору», с утра топтался в нерешительности на крыльце.
Илья подошел к правилам торговли и сделал вид, что читает. Леха с Тазитом, казалось, даже не дышали. Они лишь пахли крепким дорогим парфюмом, какой любят физически активные и процветающие мужчины среднего достатка. Илья нюхнул парфюм и, чтобы не вызывать подозрений, бросил в ближайшую проволочную корзину бумажку от жвачки.
Зря, наверное, заглянул Илья в этот закуток. И бумажку зря бросил! Только вышел он в торговый зал, как возник неподалеку черный силуэт Тазита. Телохранитель шел не спеша, аккуратно огибая веселые кварталы соков и конфетные вернисажи. Его взгляд парил много выше самых высоких витрин.
В напрасной надежде Илья сделал вид, что не заметил Тазита. Он пошел в молочный отдел. Тамара Сергеевна как раз укладывала в витрине неправдоподобно дырявые сыры и на сына не глядела. Вчерашнее письмо с розой на конверте разбередило ее душу. Неостановимый поток правильных мыслей уносил ее в сказочные дали.
Тазит подошел к Илье вплотную и кивнул стриженой головой. Просто кивнул, без улыбки и без угрозы, но Илье стало не по себе. Он старался не смотреть в лицо Тазиту. Взгляд телохранителя не выражал ничего, зато подбородок… Выбриться дочиста и добела Тазиту никогда не удавалось, и его крутой подбородок, испещренный мириадами темных точек, издали казался голубым, как фуроровские униформы. Илья подозревал, что эта часть лица и есть самое опасное оружие Тазита.
За грозным посланцем Илья пошел безропотно и, как ему хотелось думать, твердо. Но перед его глазами мигом нарисовались картины расправы за то, что он молчал о шашнях Изоры. Картины были страшные и неправдоподобные. Мерещились даже пытки с помощью бронзовых статуэток, пузатых кувшинов и изуверских трубочек от кальяна. Кулаки и подбородок Тазита были не лучше.
Может, до кальянов дело не дойдет, но бить его будут. Илья понимал это хорошо. Вылезли, стало быть, наружу его встречи с Поповым и секретничанье с Анжеликой возле бакалеи. К Кириллу приезжали наемные убийцы на старой «Волге» – значит, тайна Изориной любви раскрыта. Не важно, кем и как. Не сболтнул ли рекламный индус с чайного плаката? Как противно он сегодня улыбается…
Кабинет Алима Петровича был, как всегда, в порядке – шкафчики протерты, кальяны блещут. Вот только букет красных роз выглядит несвежим. Поникли головами, померкли цветы, в вазе сквозит мутная зелень. Илья вздрогнул: устроят матери сегодня нагоняй за такой недосмотр!
Алим Петрович сидел на своем диване, под портретом президента, подогнув под себя ногу. Правую руку он положил на круглый валик, как будто она у него болела.
Костюм сегодня на Алиме Петровиче был не пастельных тонов, а белоснежный. Нет, докторски-белый вульгарен, а Алим Петрович никогда не надел бы ничего вульгарного – в белизне его костюма присутствовала все-таки капелька сливок. Его сорочка отливала старым серебром, а галстук – мутной синевой арктического льда. Белые туфли с искусной строчкой были миланские, и никакие иные.