Победитель
Шрифт:
– Знаете, Валерий Палыч, – сказал Плетнев. – Вы ведь курите?
– Ну да…
– Пойдемте, я с вами постою. Только бумаги уберите. А то, неровен час, недосчитаетесь…
В тамбуре колеса стучали громче. Кроме того, из приоткрытой двери межвагонного перехода летел грохот сцепного устройства. Короче говоря, их вряд ли кто-нибудь мог подслушать.
– Я вот что хочу сказать, – начал Плетнев, когда нефтяник закурил и, явно нервничая, принялся беспрестанно стряхивать пепел с еще не успевшей им обзавестись сигареты. – Вы очень неосторожно себя ведете…
– Я ведь!..
– Минуту!
– Да ведь я!..
– Не перебивайте, – строго сказал Плетнев. – Это в ваших интересах… Да, ругаете. Указываете на серьезные недостатки. Отказываете руководству страны в способности подумать о завтрашнем дне. Разве не так?.. Потом признаетесь, что почитываете особого рода литературу. Самиздатовскую. Иными словами – нелегальную…
Валерий Павлович горестно мотал головой, но мотал как-то наискось. Понять, что он хочет этим движением выразить – отрицание или согласие, – было совершенно невозможно.
– А вслед за тем подсовываете секретные документы!
– Господи, да ведь это!..
– Скажете, не секретный? – спросил Плетнев.
– Секретный, но…
Плетнев смотрел на его смятенное, испуганное лицо и со странным чувством понимал, что ему это немного приятно – и испуг его приятен, и то, как лихорадочно думает он сейчас, чем этот разговор в конце концов для него обернется…
Честно говоря, Плетневу было совершенно плевать, кому и какие карты он показывает, о каких толкует самиздатовских книгах, как относится к руководству страны. Есть Пятое управление, это их забота. Плетнев искренне хотел его предостеречь, потому что он был ему симпатичен. И все-таки чувствовал удовольствие от того, что он стоит передо ним – такой беззащитный и несчастный, а Плетнев властвует над ним и может, если вздумается, одним легким движением обрушить всю его жизнь, которую он с натугой, через силу, как все советские люди, строит!..
– Ну, неважно, – осекся Плетнев и сказал совсем другим тоном: – Вы старше, мне даже неловко вам это говорить, но… Просто я немного в курсе дела. Надо вам поаккуратней. Этак можно нажить себе большие неприятности, Валерий Палыч… Вы про такую организацию – КГБ – никогда не слышали? Еще вот песня есть про то, как… не помню точно, но там шпион просит дать ему “заводов советских план”. И сулит за это “жемчуга стакан”, кажется. Смешная песня. “Советская малина собралась на совет, советская малина врагу сказала – нет!” Неужели не знаете? В общем, последняя фраза так звучит: “С тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде!” Понимаете? Так что уж вы осторожней…
Валерий Павлович надрывно вздохнул и растоптал окурок. Они пошли обратно. Вагон кидало, то и дело приходилось опираться то о стенку, то об оконный поручень.
* * *
Воспитательная беседа произвела на нефтяника и любителя словесности самое благотворное действие. О самиздате он больше не заикался, толковал преимущественно о “Капитанской дочке” и “Хаджи-Мурате”, да и то под углом зрения исключительно верноподданическим. Но все равно им приятно было ехать. Плетневу, во
Проснулись за Тулой, и уже все было иначе. Дождь сек серо-черные леса, кое-где еще заплатанные жалкой желтизной, ломкие струйки бежали по стеклу, позвякивали ложки в пустых стаканах, сами стаканы брякали подчас в подстаканниках, хмурая проводница собирала белье и раздавала билеты… Настроение уже было не разговорное – мысли, будто виноградные усики к шпалере, тянулись к станции прибытия, до которой оставалось совсем недолго; и толклись там, в Москве, еще не доехав, но уже вернувшись из беззаботного отпускного времени…
Платформы подмосковных электричек сначала быстролетно промелькивали, а потом поезд сильно сбавил ход, и уже можно было спокойно прочесть название каждой. Щербинка… Бутово…
В дверь постучали, и она открылась.
– Добрый день, – сказал человек лет тридцати в милицейской форме с погонами капитана.
Тон его был корректным – ну уж таким корректным, что хоть остановки объявляй!..
Лицо капитана было стандартным, неприметным, будто штампованным. Но в короткой темной челке надо лбом белела седая прядь. И Плетнев безотчетно подумал, что ПГУ парню не светит – с такой-то меткой!..
За спиной капитана маячил сержант.
– Ваши документы, пожалуйста! Билет и паспорт!..
В первую секунду Валерий Павлович застыл. Даже, кажется, побледнел, как будто его застали на месте преступления. Потом засуетился, хлопотно шаря сначала по внутренним карманам пиджака, а затем и плаща, беспрестанно повторяя шепотом: “Сейчас-сейчас-сейчас!.. Сейчас-сейчас-сейчас!..” Плетнев, повернувшись к нему спиной, раскрыл свое собственное удостоверение. Офицер мазнул по нему взглядом.
– Вот! Прошу! – Радостно улыбаясь, Валерий Павлович протягивал паспорт.
Капитан неспешно сличил фотографию, пролистал… удивленно поднял брови.
– Валерий Павлович, вы где прописаны?
– Я? В Нижневартовске, – поспешно ответил попутчик.
– А по какой причине направляетесь в Москву?
– Так сын же у меня. – Валерий Павлович непонимающе развел руками. – Сын учится в Нефтяном институте. Я хочу его навестить. По пути, так сказать. Я с курорта еду…
– Вам не должны были продавать билет до Москвы, – сказал капитан. – Вам следовало лететь самолетом. Из Адлера. Непосредственно к месту проживания.
– Почему?!
– Вам потом объяснят.
– Да, но…
– Возьмите вещи, – бесцветно приказал капитан. – Милиционер проводит до шестого вагона. С вокзала вас отвезут в аэропорт Домодедово.
– Товарищ капитан! – встрял Плетнев, свойски улыбаясь. – Может быть, в качестве исключения? Пусть человек с сыном повидается!..
– Прошу вас, побыстрее, – сухо сказал капитан, глядя в сторону.
Валерий Павлович поспешно облачался в плащ. Протянул руку:
– Ну!.. видите, как!..
И вышел в коридор.