Победивший платит
Шрифт:
– ... и, боюсь, пока что я даже приблизительно не знаю, кто мог задумать такую мерзость, - заканчивает.
– Слишком много несовпадений, слишком все это напоказ, и слишком похоже на то, что кто-то решил сыграть на наших семейных разногласиях.
Нару не прерывает его ни словом, но изумление в глазах пожилого лорда говорит само за себя.
– Ты полагаешь, твой сын сознательно говорит неправду или честно обманывается?
– наконец, уточняет он.
– И то, и другое сразу, - отвечает Иллуми, вздохнув.
– Он мало видел нападавшего, но воображение,
– Можно опровергнуть сознательную неправду, но не убежденное заблуждение - а попытайся ты давить своим убеждением на раненого, несовершеннолетнего наследника, это будет свидетельствовать не в вашу с Эриком пользу, - с сожалением произносит Нару.
– Предубеждение - да; недостаточно обоснованный вывод - быть может; но если ты скажешь, что твой сын лжет, тебя назовут предвзятым.
– Высказанное им в суде, предубеждение станет ложью, - сухо сообщает Иллуми.
– Ты готов обвинить своего наследника в лжесвидетельстве?
– столь же сухо интересуется Нару.
– Так ли нужно, чтобы ни один, так другой член твоей семьи был обвинен?
Иллуми морщится.
– Кинти и Лерой требуют крови, невинной притом. Что мне остается делать?
Требуемый на заклание невинный агнец в моем лице сжимается от неловкости и стыда. Конечно, и жена Иллуми, и его наследник - люди мне, в сущности, посторонние. Цеты. Но получается, что я расколол семью Эйри. И по моей вине небезразличный мне человек лишается сейчас того, чем столько десятилетий гордился. Отвратительная неблагодарность с моей стороны.
– Всего лишь помни, что твоя позиция в отношении Лероя еще более шаткая, чем его - в отношении Эрика, - строго отчитывает своего подопечного пожилой лорд.
– И если ты развяжешь семейную войну, твой Эрик будет в ней первой жертвой. А проиграв, ты к тому же оставишь несмываемое оставишь пятно на репутации фамилии Эйри.
Иллуми смотрит раздраженно и беспомощно.
– Я же не могу словом Старшего запретить сыну давать показания, которые погубят и Эрика, и его самого...
– Не можешь. Погоди, я подумаю, - просит Нару.
Воцаряется пауза.
Спокойно. Не надо есть полным надежды взглядом ни моего Старшего, ни его патрона. Я беру какое-то печенье и рассеянно ломаю его на мелкие кусочки, просто чтобы занять пальцы. Птицы в парке были бы счастливы таким расточительством, а вот слугам, убирающим комнаты, такое вряд ли понравится.
Хотя, возможно, их восторг от визита старшего лорда сравним с реакцией на схождение божества на землю? Если хозяин - непререкаемый авторитет для слуг в доме, то кем тогда является его покровитель, обращающийся к грозному Старшему "мальчик мой"? Я видел, с какой запредельной почтительностью приветствовала Нару здешняя челядь и как соревновалась за честь принять скинутую им верхнюю накидку - что-то вроде теплой пелерины.
– Смотри, - заговаривает тот, наконец.
– Преступление тяжкое, ты не в силах вмешаться в уголовное следствие по нему, пока оно находится в ведении полиции, - в голосе гема скользит легкое пренебрежение, - но у тебя есть уникальный шанс. Должно быть, ты сам это отметил: и жертва, и потенциальный преступник находятся под твоей семейной властью и опекой. Это дает тебе право воззвать о решении к Небесному суду, а не полагаться на слуг закона, чересчур ревностных в своем стремлении закрыть дело.
– Положиться на милосердие и справедливость Небесных? Милорд, вы гений.
– Иллуми удивленно хмыкает и погружается в задумчивость.
Очевидное для гемов звучит бессмысленно для меня.
– Э-э, - осторожно уточняю я в образовавшейся паузе, - а что такое этот ваш "Небесный суд"?
– Суд именем Императора, - сообщает Иллуми.
– Дарованный гемам волею Небесного господина высший судебный орган, состоящий из глав нескольких семей, зарекомендовавших себя мудростью, беспристрастностью и праведной жизнью.
А-а, избранная комиссия Совета Графов, перевожу я услышанное на собственный язык. Хотя вряд ли я вызову у них больше симпатии, чем у полицейских. Если цетагандийские простолюдины не гнушаются хотя бы заговаривать со мной, то высшие гем-лорды и вовсе не посчитают меня за человека. Впрочем, Иллуми видней. Учитывая, что у полиции уже готов ордер на мой арест, трудно добиться перемен к худшему.
– Это реальный шанс, - задумчиво кивает Нару, грея ладони о чашку, над которой поднимается ароматный парок.
– Я поддержу твое ходатайство о клановом суде, хотя не сомневаюсь, что твои родные его тут же оспорят. Но, по крайней мере, у тебя будет неделя.
– Две, учитывая состояние Лероя, - кивает Иллуми.
– И время понять, кто же реально может стоять за этим делом... Хм.
Глаза у него вновь блестят, когда он встает и принимается расхаживать по комнате.
– А ведь где-то прячется истинный виновник происшедшего, но мальчику лишь бы барраярца убрать с глаз долой и любой ценою... Кто это может быть? Если бы Эрик не пошел в эту чертову оружейную...
Он резко останавливается.
– Может, здесь и была ловушка? Рау и компания... И если да, зачем? В качестве мести барраярцу за случайную перебранку на балу ударить моего сына ножом?! Это немыслимо. Несоизмеримо.
Иллуми пристально глядит на Нару, как зритель на фокусника, обещавшего вытащить кролика из шляпы.
– Вы кладезь ценных советов, милорд. Помогите мне обуздать вспыхнувшие подозрения, умоляю. Что вы знаете про Рау?
Нару неожиданно улыбается.
– Немного. Я хорошо знаком с его дядей. Но по рассказам старшего родственника, да и по слухам, что ходят в свете, мальчик никогда не казался мне мстительным, тем более - изощренно. Кто был с ним еще?
Иллуми припоминает, морща лоб, вопросительно смотрит на меня.
Я напрягаю память, превращенную в кружевную салфеточку потрясениями последних полусуток, и выуживаю из нее имя.
– Далт или Далит, кажется. Точно капитан.
– И какой-то Сеттир, - добавляет Иллуми, - который, кстати, проиграл Рау пари насчет клинка в пресловутой оружейной.
– Сеттиры, по-моему, недавно заключили для своего сына генетический контракт с ветвью Теппинов, - вспоминает Нару.
– Не знаю, для этого ли. Когда я был у них в доме на празднестве, то, увы, не приглядывался к молодежи.