Победивший платит

Жоржетта

– Я видел, - коротко возражает Лерой.
– И заплатил за это.

Он откидывается на подушку и добавляет почти полушепотом, четко выговаривая слова:

– Считаешь, он чист? Пусть будет дознание. Невиновный оправдается. А убийца, - он сглатывает, - получит по заслугам.

Усмешка на моих губах горчит, как хина.

– Дознание закончится через пять минут после того, как ты назовешь имя Эрика. Он получит приговор, которого ты так жаждешь. А у тебя не станет отца,

потому что я откажусь от высокой чести быть отцом негодяя, в которого ты превратишься.

– Папа... Ты... откажешься от меня?!
– спрашивает Лерой так изумленно, что за этим изумлением даже не видно предельного страха.
– Из-за этого... существа?

У него уже всерьез начинают дрожать губы, и, как ни гнусно - я рад. Может быть, страх сделает то, чего не могут сделать уговоры.

Стоило бы выдержать паузу, но я не могу. Обнимаю, рывком, придерживая себя в последний момент, чтобы не сдвинуть сына с места и не причинить боли.

– Лери, - тихо говорю ему на ухо.
– Не из-за него. Если ты сделаешь этот шаг, то не сможешь потом свернуть с пути бесчестья. Это не то, что я хочу для своего ребенка. И не то, что допущу для своего наследника. Пожалуйста...

Лицо Лероя твердеет: он принял решение.

– Я поступлю так, как ты сам меня учил, - говорит он.
– Когда говорил о том, что интересы семьи превыше всех прочих. Может, тогда и к тебе вернется ясный рассудок.

Все сказано, поправить ничего нельзя.

– Благодарю тебя за добрые слова, - киваю.
– Теперь тебе стоит отдохнуть, не так ли?

Честно говоря, я тоже нуждаюсь в передышке перед тем, как сын, искренне желая мне добра, заново совершит уже совершенный выбор.

Лери отворачивает лицо к стене.

– Я устал, - глухо сообщает он.
– Прикажи, чтобы ко мне никого, кроме врачей, не пускали.

Молча выхожу, закрыв за собой дверь. Боги, смилуйтесь. Во что он превращается, как ненависть выцарапывает у него внутри все больше и больше места для себя...

Как бы понять, какая муха его укусила, и как на это можно повлиять? Кинти лучше понимает сына, они всегда были близки, куда ближе, чем со мною.

Жена обнаруживается в одной из близлежащих гостевых комнат: в постели, бледная от пережитого и бессонной ночи, она выглядит такой измученной, что и не поймешь сперва, кто здесь опасно болен, а кто всего лишь извелся за раненого.

– С Лероем все в порядке?
– немедленно спрашивает она, пропустив приветствия. Это пренебрежение к положенному началу разговора симптоматично само по себе.

– Насколько возможно, - отвечаю я.
– Жизни его, к счастью, больше ничто не угрожает, и здесь он в относительной безопасности. Хотя я и предпочел бы, чтобы за ним присматривал Эрни, а когда мальчик сможет передвигаться, я бы вам очень советовал уехать на время за город...

Кинти согласно кивает.

– ... а вот тебе я бы категорически советовал потерпеть присутствие телохранителя прямо сейчас, - договариваю я.

– Совет полезен не только для меня, но ты, как всегда, бравируешь своей неуязвимостью, - улыбается Кинти грустно.
– Опять приехал один?

Да что со мной может случиться? Впрочем, этого я ей не скажу. Пережитый ужас заставляет супругу бояться за любого из членов семьи.

– Я в безопасности, - отвечаю.
– Вся эта история и была задумана в расчете на мою реакцию, так что не думаю, что автор затеи начнет охотиться за мною. А вот вам следует поберечься.

Кинти бросает на меня острый взгляд из-под ресниц.

– Откуда такая уверенность, супруг?

– У меня было время подумать, - отвечаю я.
– Полночи и сегодняшнее утро. Я не знаю, в чем цель этого представления, но в том, что оно было задумано заранее и разыграно, как по нотам, у меня сомнений нет.

– Мне кажется, ты сейчас ищешь великий заговор там, где есть только один злодей, - кривится леди, позабыв на мгновение о прелести своего лица. А я теряю свое вместе с самоконтролем.

– Разумеется, - сухо сообщаю.
– Дикий барраярец с ножом в руках, не нашедший ничего умнее, как попытаться прирезать сына своего любовника в доме, полном гостей, через пять минут после глупой ссоры. Не слишком ли много драматизма, не лучшего при том пошиба?

– Я бы назвала это в первую очередь дурным вкусом, или лишь потом - чудовищной подлой неблагодарностью, - невесело иронизирует Кинти.
– Но у варвара и представления о драматизме... варварские.

Сколько раз еще я услышу эту глупость? Словно Эрик - злобный зверь, лишенный не только чести, но и инстинкта самосохранения.

– Это не мог быть Эрик, - решительно сообщаю я.
– За все то время, что он прожил в нашей семье, он ни разу не давал повода считать себя дураком или подлецом.

От изумления Кинти привстает на постели.

– Ты говоришь о человеке, чуть не убившим твоего сына, - напоминает она.
– Приписываешь этой коллекции диких генов ум и честь и на этом основании его выгораживаешь?

– Кинти, - повысив голос, повторяю, - он этого не делал. И если ты дашь себе труд задуматься, на минуту отвлекшись от бури вполне понятных эмоций, то сама это поймешь.

– Уж я не стану искать ему оправданий, - зло бросает Кинти.
– К счастью, мне не придется с ним встречаться лицом к лицу, а то я за себя бы не поручилась.

Она сверкает глазами, яростная и опасная. Неужели отвращение к чужаку заставило мою утонченную супругу выпустить на волю примитивный инстинкт, который на варварских планетах зовут материнским чувством? Подумав это, мне приходится тут же устыдиться. Леди моего дома - не самка дикого хищника.

– Меня не убеждают слова о его барраярской чести и варварской кротости!
– шипит она, - и его соотечественники никогда не давали себе труд озаботиться правилами войны, если уж на то пошло. Пока он не оправдан, я предпочту, чтобы потенциальный убийца находился подальше от моей семьи. И хорошо запертый.