Победивший платит
Шрифт:
***
Не по-осеннему теплое утро размораживает, кажется, и лица вокруг: улыбается встречающая меня девушка в белом халатике, длина которого, несомненно, призвана ускорять процесс выздоровления пациентов; странно легкая атмосфера клиники, возможно, тоже просчитана, но не все ли равно, если этот расчет верен?
– Милорд, - слышу я знакомый почтительный голос врача, едва обменявшись пожеланиями доброго дня с девицей. Готов поклясться, ей платят жалованье за искреннюю улыбку… и я не могу избавиться от ощущения, будто здешние кудесники излечат легко и непринужденно любую проблему, как гноящуюся рану, и еще дадут профилактические рекомендации.
Какое еще из мечтаний могло бы быть приятней воображению и неосуществимей…
Доктор Эрни выглядит как человек в летах, хотя биологически мы сверстники. Лишь гемы обладают наследием крови, дающим долгую жизнь и позднюю старость, а он связан с моим домом уже не один десяток лет, и не раз, формально не будучи слугой, оказывался настоящим спасением, иногда и буквальным.
Тогда, в самый первый раз, Эрни был молодым, подающим надежды тридцатилетним ассистентом в клинике, которой оказывал покровительство еще мой отец. Биология во всех ее проявлениях - наука высокая; случалось, что и простолюдин из обслуживающих классов удостаивался милостивого внимания если не самих Звездных Ясель, то связанных с ними научных институтов. Но одного этого было бы мало, чтобы Эрни приняли в Доме в статусе не слуги, но уважаемого специалиста. О настоящей причине и вспоминать не хочется, признаться.
– Я не назначал операций на сегодняшнее утро, - провожая меня по жемчужно-серому коридору странно мягких очертаний, говорит Эрни, невольно объясняя царящее вокруг спокойствие.
В кабинете, похожем на уютную гостиную, витает не тревожащий больничный запах, а пахнет цветами и чистотой, и солнечный свет пробивается сквозь фигурные жалюзи ровно в той дозе, что приятна взгляду. Аромат вьющихся лиан, плетущих сеть по стене, окончательно снимает любую из возможных тревог. Я знаю этот сорт, и хотя обычно растения медицинского назначения мне отвратительны, этот бирюзовый ковер с мелкими светлыми звездочками цветов неприятия не вызывает.
Звонок-рапорт об успешном исходе операции прозвучал еще ночью, и я знаю, что барраярец сейчас спит, погруженный в медикаментозную летаргию, и требует лишь дальнейшего ухода. И присмотра.
– Относительно Форберга, - начинаю, поморщившись, но решив не откладывать разговора на потом, - Эрни, я хочу усилить охрану. Надеюсь, мои люди не слишком нарушат местный режим круглосуточными дежурствами.
– Не думаю, что мы рискуем потерять этого пациента, - мягко шутит медик.
– Осмотр психиатра он пережил достаточно спокойно, и сейчас мирно спит, если слово "мирно" применимо к такому экспрессивному юноше. А, как терапевт, замечу, что он еще долго будет не в форме для самостоятельных прогулок.
– Я сам раньше недооценивал его... энергичность, - признаюсь.
– Но вы смотрели его пару дней назад, а вчера чинили его спину - верите, чтобы человек в таком состоянии отшагал несколько миль?
Разумеется, Эрни не верит. Я тоже сперва не поверил сообщению Кайрела: куда в подобном состоянии сорвется полуинвалид? Увы, ему не дорога жизнь, ни своя, ни чужая, он чрезвычайно дерзок и упрям и не щадит никого, начиная с себя самого.
– Стоило проверить его кровь на стимуляторы, - выслушав изложенную вкратце вчерашнюю историю, замечает Эрни.
– Жаль, я не знал этого вчера: после наркоза анализ уже не будет точен. Чего же нам опасаться: попытки сбежать или чего-то более деструктивного?
– Всего, чего угодно, на мой взгляд.
– Допустим, в этот раз, придя в сознание, он не буянил, но скоро он поймет, что второго шанса сбежать ему не дадут, и что тогда?
– Когда я осматривал его впервые, он вполне себя контролировал, - отвечает Эрни.
– Безусловно, я ему не понравился - по неясной причине, - но от прямой агрессии он воздерживался.
Это верно. Надо полагать, дражайший родич приберег всю злость для меня, осененный здравой идеей, что глупо воевать с дымом, не гася огня.
– Он не сумасшедший, ведь так?
– прямо спрашиваю я, и это главный из вопросов. Невротик, способный временно производить впечатление благополучия, и злонамеренный тип, с умыслом разыгрывающий истерические припадки, - между этими людьми лежит пропасть глубиной в жизнь, и я не знаю, что лучше, потому что отвратительны оба.
– Определенно нет, - решительно отвечает Эрни.
– Мои личные впечатления и вердикт специалиста полностью совпадают. Да и с чего бы? Органических повреждений мозга нет - ему сделали томограмму, когда проверяли последствия травмы, - и анамнез, если учесть род деятельности пациента, не отягощен. Даже барраярцы не дали бы сумасшедшему оружие.
Я тоже не думаю, что причина его действий столь банальна, как психоз. Чудовищная логика - может быть, и ненависть вдобавок, но не безумие.
– Я просмотрел запись его разговора с психиатром, - осторожно напоминает Эрни.
– Знаете, похоже он вас просто ненавидит. За что? Что вы ему сделали?
– Лично я? Настаивал на лечении. Но вызвал лишь негодующие крики по поводу свершившегося брака, как ни странно. Нетипичное поведение для младшего мужа, и сам брак, мягко говоря, неудачный.
– Да, но вдовцу развода уже не получить, - чуть усмехнувшись, мягко замечает Эрни, - значит, у вас нет дороги назад. И что-то здесь не так. Клану этот брак явно должен доставлять больше неудобства, чем ему.
– Вы же его видели, - без удовольствия констатирую я. В первый раз выставлять семейный позор напоказ, хотя от врача тайн в принципе не бывает, было весьма неприятно.- Что теперь, смягчать дикий норов транквилизаторами?
– Я бы не советовал, пока возможно, - чуть кривится медик, и я, пожалуй, рад его отказу.
– Мягкий препарат против стресса я ему подберу, это обычное в послеоперационной практике дело... но ничего изменяющее эмоциональное состояние пациента не пройдет незаметно ни для вашего деверя, ни для, гм, посторонних лиц.
Ненавижу межпланетных правозащитников! Если бы не они, либо Барраяр просто пристрелил бы парня, либо я не церемонился бы с ним.
– Я не хочу упреков в недостойном обращении, - со вздохом признаюсь.
– Покажите мне запись, Эрни.
Психиатр розовощек и улыбчив, в противовес мрачной физиономии с кусачими глазами; окружающие их отеки и синяки, закономерное следствие удара, усугубляют неприятное впечатление. Барраярец ведет себя так, что я испытываю острый иррациональный стыд. Нет ничего хуже, чем позволять посторонним увидеть собственную слабость, а вот это угрюмое создание в кровати-кресле - слабость отвратительная. Впрочем, он-то себя слабым не считает и наглеет буквально на глазах, пытаясь значащими мелочами перетянуть инициативу беседы на свою сторону.