Победивший платит
Шрифт:
– Ну разумеется, - нетерпеливо отмахивается мой сын, - статус, привилегии, имя, семейные деньги... я не об этом. Не считаешь же ты меня мелочным?
– Тогда о чем идет речь? Боюсь, я не понимаю.
Я прекрасно понимаю, о чем, но хочу убедиться в верности своих догадок из его собственных слов.
– О твоем личном внимании к нему, - сообщает Лерой хмуро, неожиданно внимательно принявшись изучать узор на чайнике.
– Ты не расстаешься с ним, он живет в твоих комнатах, присутствует на твоих встречах, ты делаешь ему подарки. Что ты в нем нашел?
Я
– Честь. Благородство. Юмор. Полный перечень займет много времени и окажется бесполезен, судя по скепсису на твоем лице. В любом случае, это мое и его дело, не так ли? Вопрос навстречу, Лери: тебе неприятен он сам или его происхождение?
– Он низший, - звякнув чашкой о блюдце, напоминает мой почтительный сын.
– Барраярец. Я не виню судьбу за то, что он попал к нам, и восхищаюсь тобой за то, что ты сумел его обучить...
Я терпеливо жду.
– Но что у вас может быть общего?
– спрашивает он, не глядя мне в глаза. М-да, если Лери продолжит проявлять внимание к посуде с тем же усердием, на чайнике скоро образуется новое, хорошо обожженное отверстие.
– Извини за грубость, отец, но это же дикий набор генов, не получивший к тому же должного воспитания. Он делит с тобой подушку, пусть так, но разве не пристало ограничивать эти отношения только постелью?
– Лери, ты ревнуешь, - констатирую я.
– Почему? Эрик ничего не отнял ни у тебя, ни у братьев; все, что он получает, произрастает из другой части моей души. Тебя оскорбляет мой выбор?
Подумав, сын решительно кивает.
– Да. Это не ревность, а скорее обида. Он не способен подняться, чтобы стать равным нам, как ни старайся. А видеть, как ты опускаешься до его уровня, даже из снисходительности, мне неприятно. Разве не ты сам меня учил, что человек должен стремиться к совершенству?
– Увы, я не смогу объяснить происходящего, - вздохнув, негромко сетую я, - пока собеседник неспособен воспринять объяснения. Придется тебе пережить свою обиду, Лери, а мне - твою боль.
Чашка звякает снова: нервный, резкий звук.
– Не хочется думать об этом, как о любовном безумии, но ведь другого объяснения нет?
– признается Лерой.
– Ты всегда был выше этого, и меня только недавно сам учил быть таким. Но с безумием невозможно спорить. Ты - мой любимый отец, и я буду молить богов, чтобы это бедствие поскорее тебя миновало.
– В таком случае, наши молитвы будут противоречить друг другу, - вздрогнув, объявляю.
Внезапная идея заставляет меня улыбнуться. Я не скажу этого сыну - в конце концов, есть вещи, о которых вообще не стоит говорить вслух слишком часто, но, кажется, я просто люблю своего барраярца. Не вожделею, не воспитываю, не дрессирую и не пытаюсь исследовать забавный генетический набор. Это другое - и, надеюсь, когда-нибудь природу этого чувства поймет и Лери.
– Лери, - улыбаясь, повторяю я, - для всех будет лучше, если ты смиришься с тем, что Эрик ничуть не отличается от прочих Эйри.
– Но он не может не быть низшим, - произносит Лерой почти жалобно.
– Его гены... воспитание... животное рождение... любой из слуг в доме его превосходит.
– За пределами Империи гены тасуются случайным образом, ты же знаешь, - убеждаю я.
– Случилось так, что Эрику выпала удачная комбинация. Понимаешь?
Лерой поджимает губы.
– И эти дикие гены из галактического захолустья ты считаешь равными тебе и мне?...
Явно неприятную тираду он запивает глотком чая, а я отставляю свою чашку подальше.
– Извини, - говорю я, - я не призываю тебя с восторгом воспринимать происходящее только потому, что таково мое решение. Но оно таково, и точка.
– Право решать всегда за тобой, - отвечает Лерой чопорно.
– Ты мой отец и глава клана. Если кто-то в этой комнате и склонен поступать неразумно, то точно не я.
Он ритуально склоняет голову. Но все же не удерживается, выразительно буркнув себе под нос: - И что в этом тощем галактическом чуде находят мужчины нашей семьи?
Я притворяюсь, что не слышал риторического вопроса. Ведь, задавая вопрос, стоит спросить себя, хочешь ли получить на него ответ. А обсуждение достоинств Эрика моему сыну не придется по вкусу.
Месяц тому назад я бы бросился в спор, как в схватку, сейчас - нет. Лерой просто не знает, о чем говорит. И прав в своем невежестве, как... как барраярец, искренне считающий убийство больного младенца добрым и гуманным поступком.
– Я благодарен твоему благоразумию, - соглашаюсь, пытаясь не показать своей жалости к слепоте сына.
– Хочешь поговорить о чем-то более приятном? О будущем рауте? Помнится, ты собирался заводить полезные связи. Я хочу представить тебя некоторым нужным людям, дальнейшее будет зависеть от тебя.
– Да, я бы этого хотел, - степенно, как взрослый, подтверждает сын.
– Если этот год закончится удачно, то лучшему из нашего выпуска предоставят честь быть представленным к Небесному Двору... этот зазнайка Теппин все локти себе пообкусает, но не сможет меня обойти.
Иногда чрезмерная правильность мимики оставляет лицо сына, и он улыбается совершенно по-мальчишески. Редкие ценные секунды. Что до школьного соперничества, то оно не шутка, над которой возможно посмеяться человеку взрослому. Каждое поощрение и каждый балл учитывается в активах клана, и служба, которой Небесный Господин награждает выросшего юношу, или генетический контракт на него, с предложением которым приходят представители другого Созвездия, зависит и от этой малости. Лерой же всегда стремился быть совершенством во всем, и для него это малое соревнование уже необычайно важно.
– Вы с ним идете голова к голове?
– осторожно уточняю я. Ориентироваться в школьных делах сына мне не слишком просто, но имя конкурента у меня давно на слуху.
– Полезный навык одерживать победы тебе должен быть знаком.
– Почти что, - сын морщится, это признание в слабости не дается ему легко. Лерой вообще устрашающе скрытен, замкнут, точно устрица в раковине.
– Наше соперничество не делается легче от того, что наша семья стала предметом пересудов. У него бойкий язык, отец, но если не случится чуда, первым ему не быть.