Побег из ада
Шрифт:
Десант наш посыпался на землю кто – куда. Танк Сашки Гамалеи справа, задымил и попятился назад. Мы же, со вторым, шпарим вперед и садим по фрицам из орудий с пулеметами.
Минут через десять командую отход. Механик-водитель врубает заднюю скорость и начинаем отползать назад, в примеченную слева, заросшую кустами низину.
Там же, как на грех, оказалось болотце, он дал газ и стал его форсировать.
Но куда там. Траки погрузились в донный ил, замолотили вхолостую, и мы сели на клиренс.
– Давай, давай ходу курва! – пинаю
Обливаясь потом, тот заработал рычагами, дергая машину вправо-влево, и тут нам впечатали снаряд в башню. Машину тряхнуло, в морды секануло броневой крошкой, все стихло. Через пару минут кашляя и матерясь, оклемались, хриплю механику «запускай движок». Он пытается – ни в какую.
– Спокойно, говорю, Санек, давай еще. Повторяет, результат тот же.
– Ну, все, – гудит рядом башнер*, – сейчас наведут нам решку.
И точно. Вскоре со стороны немцев показался ихний «Т-3»*, давший по нам пару выстрелов. Броня выдержала. Затем рядом с ним возник тягач, обе машины покатили к низине.
– Так, слушать меня! – отрываюсь от перископа. – Судя по всему, фрицы считают нас дохлыми. Подпустим вплотную и откроем огонь. По моей команде.
Башнер загнал снаряд в ствол, замерли. А эта шобла между тем приближалась. Танк лязгал гусеницами впереди, тягач шел с отставанием и чуть справа.
– Хреново, если «панцер» зайдет к нам сбоку и лупанет в борт, – забеспокоился стрелок-радист. – Там броня точно не выдержит.
– Всем молчать! – приказываю. – Ждать команды.
Сбоку заходить никто не стал (машины остановились в десятке метров напротив). Башенный люк танка откинулся, и на кромку уселся фриц в пилотке, закуривший сигарету.
Из тягача неспешно выбрались еще три, стащили с него буксирный трос и поволокли к «тридцатьчетверке».
– Сидеть тихо, – шепчу. – Пусть крепят.
Оживленно лопоча на своем, фрицы влезли в грязь, зацепили буксир за рым, а потом вернулись. Старший махнул рукою водителю тягача. Тот врубил скорость (канат натянулся), потом прибавил обороты, и мы потихоньку двинулись вперед, освобождаясь от топи.
А как только оказались на сухом, я заорал «огонь!», и наводчик влепил бронебойный под погон башни «панцера». Ее раскололо как орех, немец тут же загорелся, а механик по ходу движения, (тягач все еще полз), снова надавил стартер, и на этот раз получилось.
Танк ожил, взревев двигателем. Я приказал «дави!», и мы прыгнули на тягач как кобель на суку. Под днищем хрупнуло, машину колыхнуло, и через минуту, объезжая злосчастную низину, мы на полном ходу рванули к своим.
Когда фрицы опомнились и стали садить вслед из пушек, было уже поздно. Машина вышла из сектора обстрела. Вот такая была у нас история, – закончил Трибой.
– Ну и что? Начальство оценило? – спросил кто-то из слушателей.
– Само – собой. Я получил за ту разведку – боем «Звездочку», а ребята по «Отваге».
И еще была заметка в армейской газете, только мы ее искурили.
– Га-га-га, – захохотали несколько голосов.
Но самыми интересными были рассказы Василия о деде.
Война всем изрядно надоела, хотелось чего-то мирного. И он поведал о тайге, охоте, путешествиях знаменитого следопыта вместе с русским ученым Арсеньевым, который как раз и написал книгу. Оказывается внук, три года учивший в интернате, тоже ее читал.
– Все так и есть, – сказал он. – Но я знаю больше. Дед не был нанайцем*, он удэге. Жена с дочкой у него действительно умерли от оспы, а вот сын остался. Это был мой отец. Воспитывался у родни в стойбище, Дерсу его навещал. А кроме той плантации женьшеня, что вырастил в тайге и подарил Арсеньеву, имел еще две, для сына.
Про них узнали контрабандисты, хотели выследить. Не получилось. Дед завел в непроходимые места и почти все погибли. Оставшиеся не простили. Подстерегли деда и застрелили. Мой отец позже отомстил.
– А плантации как, нашел? – поинтересовался Громов
– Не, – покачал головой Василий.– Тайга большая. Места знать надо.
– Это какие же деньжищи пропали, – сокрушенно вздохнул Шаман. – Женьшень то же золото.
– В тайге сейчас есть контрабандисты? – спросил, лежа на боку Лосев.
– При советской власти меньше стало. Но встречаются. Таскают из Китая спирт с опиумом. Меняют на золото с соболями и женьшень.
– Зверя много?
– Хватает. Есть кабан с медведем, лось, изюбрь, рысь и даже амба. Из пушного – соболь с горностаем, ласка, белка, и куница. Много всякой птицы, а в реках рыбы. Живи, братка, не хочу.
– Амба это кто? – донеслось снизу.
– Уссурийский тигр. Очень большой и умный. Его не трогаем.
– Почему?
– Разгонит в месте, где промышляешь, всего зверя, утащит собачек, а то и самого охотника. А еще старики рассказывают, что амурские люди пошли от них.
Как-то амба пришел к дому одной молодой женщины и лег у порога. Та попросила его уйти, но зверь остался на месте. Тогда перешагнула через него и отправилась по своим делам. Вернувшись, снова перешагнула. Вечером амба поднялся и ушел.
Спустя время почувствовала, что беременна, и родила двух мальчиков. А потом ушла с ними в тайгу, превратившись в тигрицу. Когда ее разыскал брат, отдала ему детей и велела никогда не убивать амбу. От мальчиков и появились на свет удэге, нанайцы и орочены.
– Да-а. Необычная страна, – протянули с соседних нар. Все слушали внимательно.
– А как у вас насчет колхозов? – поинтересовался один, в прошлом агроном.
– Есть такие, – кивнул удэге.
– И чем занимаются?
– Ловят рыбу и добывают пушнину. Все сдают государству.
За Саратовом начались степи. Плоские, как стол, рыжие и выжженные солнцем. Иногда вдали виднелись овечьи отары, реже табуны. Серебрился под ветром ковыль, у горизонта дрожало марево. В теплушках стояла духота, вода, что давали, стала чуть солоноватой.