Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942
Шрифт:
– Ты! – воскликнул он.
Изумление на его лице подсказало мне, что он уже все знает. Значит, радиостанция штаба заработала.
Ни на секунду не отрывая взгляда от меня, Вилли плотно закрыл входной клапан, и теперь только небольшая щель, прикрытая марлей, пропускала свет.
– Значит, ты все знаешь? – бросил я ему.
Он кивнул. В его глазах не было ни радости, ни сочувствия – но и враждебности тоже.
Он положил свой паек на стол.
– Да, я знаю. Вся рота тоже в курсе. Да и вообще весь Африканский корпус уже извещен о вашем
– Я так и думал, – произнес я задумчиво. – А когда ты узнал об этом?
– Все роты и посты военной полиции были извещены два часа назад, – ответил он, а потом возбужденно добавил: – Послушай, Гюнтер, уезжай отсюда.
Если тебя здесь обнаружат, то подумают, что я тебе помогаю.
Мне передалось его нервное возбуждение, а я знал, что охваченные страхом трусы бывают порой опаснее самых отъявленных смельчаков. Это был как раз тот самый случай.
– Не ори. Тебя никто не пытает – пока еще. Я просто хотел задать тебе несколько вопросов, вот и все, – резко бросил я. – Никто не знает, что я здесь, да и никто не узнает.
– Что ты от меня хочешь и где твой товарищ? – заикаясь, спросил Вилли.
Я не ответил на этот вопрос.
– Скажи мне, что сообщали о нас по радио? – спросил я и встал у стенки, где царил полумрак и откуда я мог наблюдать за входом в палатку.
– Что ты и еще один тип сбежали. – Он подавился словами и замолк.
– Еще что? – спросил я.
Он посмотрел на меня испепеляющим взглядом:
– Вы взорвали радиостанцию, устроили стрельбу в лагере, оглушили унтер-офицера казначея и угнали два мотоцикла. – Теперь он говорил очень быстро. – Полиция разыскивает двух человек на мотоциклах с коляской.
– Это все? – спросил я.
– Нет. Сегодня утром они допросили итальянского маршалло, который рассказал, что вы заставили его выдать вам продукты, затем увезли в пустыню и пытались убить, но ему удалось спастись. – Лицо Вилли было мокрым от пота, и он ужасно нервничал.
– Брехня! – бросил я. – Мы отпустили его в восьми километрах от Эль-Адама, сказав, что едем в Бир-Хакейм. Но после того, что он наплел полиции, я жалею, что не отстрелил этому шустрому «макароннику» уши. Дай таким палец, так они всю руку оттяпают.
На лице Вилли появилась кривая улыбка.
– По радио сообщили, что вы надули итальянца, сказав ему, что едете в Бир-Хакейм, поскольку этот форт брошен и там никого нет, – сообщил Вилли. – Сегодня утром туда уже летал Fi-156 «Шторьх» («аист». – Ред.).
– Неужели? – воскликнул я. Если уж военная полиция взялась искать нас с помощью самолета, это означает, что она не пожалеет усилий, чтобы поймать нас! Но они не знают, что Йозеф убит.
– А где твой товарищ? – напряженно спросил Вилли.
Я бросил на него небрежный взгляд.
– Он остался на холме и теперь наблюдает за этой палаткой в прицел пулемета, – небрежно проговорил я.
Глаза Вилли расширились.
– Зачем? – спросил он в замешательстве.
– На тот
– Но ведь у меня даже пистолета нет, – заикаясь, пробормотал Вилли. – И кроме того, кто захочет связываться с человеком, награжденным Железным крестом 1-го класса? Я лично не захочу. – Он имел в виду крест, который был приколот к моей гимнастерке, и я посчитал это самым лучшим комплиментом, который мне приходилось слышать.
– А итальянцев они предупредили, об этом не говорилось? – спросил я.
Мне очень важно было выяснить это, поскольку через несколько миль дальше на запад немецких войск почти не было. Эти районы Киренаики находились за пределами передовой, и взятый нами в начале апреля данный уголок Ливии был предоставлен в распоряжение наших союзников.
Вилли покачал головой:
– Об этом говорилось очень мало. – Он еле цедил слова. – Они сообщили, что вы, возможно, будете обращаться к итальянцам за продуктами и топливом, поскольку ты хорошо говоришь по-итальянски. Они думают, что вы будете избегать официальных складов, – пояснил он и вытер мокрые от пота руки об штаны.
Это известие оглушило меня. А я-то надеялся, что смогу запастись топливом и продуктами у итальянцев.
– Ну хорошо. Мне надо идти, – сказал я, направив на Вилли дуло своего автомата. – Садись, Вилли. Я свяжу тебе руки и ноги, чтобы ты попозже поднял тревогу.
– Я не буду поднимать тревогу, правда, не буду! – В его глазах я прочитал мольбу, смешанную с ужасом. Да, он был солдатом, но настоящих боев никогда не нюхал. Он чинил машины и никогда ни в кого не стрелял. Его ужас был неподдельным, когда он увидел направленное на него дуло автомата.
– Ну хорошо, я не буду тебя связывать, но смотри не выходи из палатки, а то мой товарищ не такой мягкотелый, как я, и не замедлит пристрелить тебя, если до того, как я вернусь, здесь начнется беготня. Запомни, его пулемет направлен как раз на твою палатку, – пригрозил я. – До него всего триста метров. С этого расстояния он не промахнется, так что не надейся перехитрить меня, – еще раз предупредил я Вилли, надевая очки и повязывая лоскут себе на лицо.
– Я буду сидеть здесь, – промямлил он. – И никому не скажу, что видел тебя! – в отчаянии попытался он успокоить меня.
– Да уж, лучше никому ничего не говори, Вилли. А то сам пойдешь под трибунал – за то, что не остановил меня и не поднял тревогу!
Он кивнул, соглашаясь.
Я откинул клапан. Снаружи никого не было.
– Сиди тихо, Вилли. Если ты выйдешь из палатки до того, как я вернусь к своему товарищу, тебя разнесет на куски! – сказал я и, уходя, изобразил на лице улыбку.
Через минуту я проехал мимо последних палаток лагеря, ожидая в любую минуту услышать сигнал тревоги, но все было тихо. Вилли, несомненно, поверил в пулемет на холме.