Побег из детства (Юные годы писателя Рэя Брэдбери)
Шрифт:
Вл.Гаков
Побег из детства
Юные годы писателя Рэя Брэдбери
Очерк
С чего начать эту удивительную историю?
Историю о том, как рос-рос мальчуган и стал писателем. И не просто писателем, а Большим Писателем, волшебником, щедро рассыпающим свои диковинки перед зачарованными, боящимися поверить в чудо зрителями... И про то, как однажды пережитое детство, пережитое, казалось бы, раз и навсегда, вернулось. Подобно солнечным бликам на капле росы, его картины являлись вновь и вновь, зыбкие, переменчивые, ускользающие и готовые вот-вот навечно растаять в памяти, они постоянно напоминали
Начнем-ка с конца.
Конец истории датируется ноябрем 1941 года, а еще точнее - днем выхода в свет очередного номера американского научно-фантастического журнала "Сверхнаучные истории", в котором дебютировал наш герой. Четырьмя месяцами раньше, в самый разгар июльской духоты, из нью-йоркский конторы редакции через всю Америку, в Лос-Анджелес, полетела бандероль. Содержимое конверта сводилось к стандартному письму за подписью редактора Олдена Нортона, в котором адресата извещали, что его рассказ "Маятник" принят к публикации, и приложенному чеку.
18 июля письмо было получено адресатом. Им оказался долговязый юноша в очках и с улыбкой в пол-лица; на почтовой квитанции он расписался: "Рэй Брэдбери".
Юного автора еще никто не знал, и заплатили ему, как водится, немного: 27 долларов 50 центов. Правда, и эти деньги пришлись весьма кстати - много ли заработаешь, торгуя газетами на улицах (а именно это и составляло основной заработок молодого человека)? Но пуще денег была радость дебютанта: отдельные публикации в любительских журнальчиках случались и раньше, но первая публикация в профессиональном журнале, который читали по всей Америке! Лучшего подарка ко дню рождения, которого и ждать-то оставалось месяц с небольшим, начинающему автору было трудно пожелать.
И хотя рассказ был написан в соавторстве (известный писатель Генри Хассе, живший по соседству, любезно согласился выправить текст - а в результате переписал рассказ целиком), и даже в таком, улучшенном виде оказался так себе, ниже среднего, - радости это не убавило. Дебют - это всегда радость.
Был в этой истории и другой дебютант - дебютант поневоле. Если бы только знал Олден Нортон, всего за неделю до того сменивший в редакторском кабинете Фредерика Пола, что за находка открыла его, Нортона, послужной список! Навряд ли взгляд его задержался дольше обычного на одной-единственной строчке платежной ведомости - а ведь там стояло имя, только благодаря которому история сохранит и имя самого Нортона...
Ну, а счастливый автор - о чем думал он, читая и перечитывая по нескольку раз сухо-официальное извещение в пять строк, которое, разумеется, звучало для него дивной музыкой? Вероятно, строил грандиозные планы. А может быть, проигрывал про себя сюжеты еще не написанных рассказов, мечтал о будущей писательской славе. И скорее всего, из эгоизма, свойственного молодости, забыл мысленно поблагодарить свою память и детство, питавшее эту память.
Вот он стоит у распахнутого окна своей тесной лос-анджелесской квартирки, возбужденный, с широко раскрытыми глазами, и кажется ему, что смотрит он в будущее. Память незаметно возвращается в прошлое, как на фотопластинке проявляет в мозгу образы всех стариков, взрослых и детей, все
Внизу под окном гудят клаксоны автомобилей, слышится обычный городской гул, пахнет бензином и плавящимся от невыносимой жары асфальтом. А в тишине комнаты оседает белый пух одуванчиков, только хозяин квартиры его все еще никак не замечает. Да и откуда им взяться-то, одуванчикам, - в центре большого города, в конце июля?
Возвращение в Детство еще не осознано. Но само детство уже неотрывно стоит перед глазами.
"ПОЧВА"
...перед вами книга, написанная мальчишкой, который вырос в маленьком иллинойсском городке и увидел, как наступил Космический Век, как сбылись его мечты и надежды
Рэй Брэдбери не мог, подобно испанскому поэту Федерико Гарсия Лорке, сказать про себя: "Когда я пришел на эту землю, меня никто не ожидал". Его появления ждали с нетерпением.
Ждали не его самого во плоти и крови - ждали чего-то неосознанного, нового, неизведанного. Новых чувств и нового строя мыслей, новых взглядов на мир и вдохновения. И литературы под стать веку, тоже новорожденному. Сила таланта вынесла Рэя Брэдбери на гребень этой новой литературы - но и ее, и его появление было предрешено.
Уходило в историю второе десятилетие XX века.
Научную фантастику уже писали, и не один год; В Англии вышли почти все главные научно-фантастические книги Герберта Уэллса, гениально предвидевшего многие из социальных потрясений начала века, в Германии зачитывались "техницизированным" Курдом Лассвицем (правда, не меньшей популярностью пользовался и роман Густава Мейринка "Голем" - эту книгу еще не раз помянут, как только в словарях появится слово "робот"). Франция же по-прежнему хранила верность своему Жюлю Верну, не собиравшемуся молчать даже за гробовой доской: умер писатель в 1905 году, но еще пять лет каждое полугодие читатели, как и прежде, получали новый роман из серии "Необыкновенных путешествий".
Не отставала и Америка. Критики и читатели в полной мере оценили великое наследие романтиков - Эдгара По, Натаниэла Готорна, Вашингтона Ирвинга и Амброза Бирса, а наступали новые времена, и новые идеи витали в воздухе. Выходец из Люксембурга, инженер-изобретатель Хьюго Гернсбек всерьез задумался над идеей периодического издания, посвященного исключительно фантастике. Пока же идея созревала, другой кумир пожинал лавры читательской популярности: и дети и взрослые буквально вырывали друг у дружки книги Эдгара Райса Берроуза, и имена Тарзана и Джона Картера "Марсианского" были у всех на устах.
Нарождающийся век требовал появления нового поколения писателей, фантастов, которым гиганты прошлого передали бы свою эстафету. Но пока авторы фантастических книг были одиночками, да и имени этой литературе еще не придумали. Чтобы стать явлением культуры, приметой века - потребуются десятилетия.
Пульс времени то замедлялся, а то вдруг случался взрыв: события, люди, идеи - все смешивалось воедино, как в калейдоскопе. Как славно, например, начинался для фантастики этот замечательный год, двадцатый год двадцатого века!