Побег из Эдена

Курпатова-Ким Лилия

Когда друзья обедали, интеллектуальная система Эдена разослала расписание на следующую неделю.

— У меня две киберорганики, четыре квантоники, две теоретических физики, одна высшая теория математики — все остальное софт, — сказал Макс, читая пришедший ему документ. — А на следующей неделе... вообще только софт. Нет, еще одна военная история.

— У меня три недели одной сплошной лингвистики, — покачал головой Чарли.

— А у меня только высшая теория математики и софт, — вторила Дэз.

— Получается, мы на уроках не будем видеться

совсем? — Спаркл выглядел обескураженным.

— Угу, — кивнула Дэз. — Хотя, знаешь... Большую часть времени на этих уроках мы или бегаем по их тренировочным Сетевым аренам, или сидим подключенные к нейролингве. Так что большой разницы нет. Все равно общаться получается только за обедом или вечером. Кстати, хотела спросить: мы будем подавать заявку на участие в Кубке Эдена?

— У нас всего три человека, — пожал плечами Макс, — а в команде должно быть четыре.

— Тайни, — предложила Дэз.

— Думаешь, согласится? — засомневался Громов.

— Я с ним поговорю, — деловито обещала Кемпински, приканчивая лазанью.

— Не хочу тебя расстраивать, но заявки принимают только до сегодняшнего вечера, — заметил Чарли.

— Ну и что? — Дэз макнула кусок своей котлеты в его соусницу. — Заявку я отправила еще позавчера.

Громов и Спаркл переглянулись.

— Самоуверенность в лучших традициях Кемпински, — Чарли подмигнул Дэз.

— При чем здесь это? Вы что, отказались бы участвовать в Кубке? Нет. Тайни я уговорю. Против парной игры во «Вторжении» он не устоит. К тому же у меня есть дополнительный уровень для Сетевой арены. Это такой раритет, что Бэнкс на что угодно пойдет, лишь бы его заполучить.

Макс перебил Дэз:

— Ну а если все же чисто гипотетически кто-то из нас не очень хотел бы участвовать в Кубке? — спросил он.

Кемпински проглотила остатки котлеты и посмотрела на Громова так внимательно и серьезно, что тому стало не по себе.

— Если ты о себе, Макс, то на случай твоего отказа я присмотрела другого игрока, — ответила она.

— Да я не собираюсь отказываться! — запротестовал Громов. — Просто не очень люблю, когда кто-то, даже ты, Дэз, принимает решения за меня. Вот и все. Элементарная вежливость, понимаешь? Было бы правильно, если перед тем, как посылать заявку от нашего имени, ты хотя бы поставила нас в известность.

— Будет правильно, Макс, — холодно ответила Дэз, — если ты перестанешь цепляться к ходу процесса и выскажешься только по результату. Он тебя устраивает или нет? Ты хотел принять участие в Кубке?

— Разумеется... — начал было Громов.

— Тогда скажи мне спасибо и заткнись, — отрубила Кемпински.

Макс молча бросил салфетку в тарелку и вылез из-за стола.

— Я наелся, — буркнул он и понес свои тарелки к конвейеру автоматической мойки. За спиной Макс невольно услышал продолжение разговора.

Спаркл тяжело вздохнул:

— Вот и пообщались... — потом добавил как ни в чем не бывало: — Кстати, Дэз, откуда у тебя дополнительный уровень «Вторжения»?

Я читал, что там какие-то хитрые коды в игре есть. Из-за них нельзя ее самому даже редактировать, не то что собственные уровни создавать.

— Прости, Чарли, не могу тебе этого сказать, даже если ты на моих глазах начнешь умирать от любопытства. — Дэз допила сок и встала.

* * *

Несмотря на личное распоряжение доктора Синклера зачислить Громова в проектную группу «Моцарта», профессор Борисов не торопился этого делать. Через месяц Макс набрался храбрости обратиться к нему с просьбой о встрече. Пришел короткий ответ: «В 15:00 завтра».

В назначенное время Громов подошел к лаборатории 12/34. Не то с надеждой, не то со страхом, что она не откроется, провел смарт-картой по замку.

Доли секунды, пока интеллектуальная система Эдена соображала, имеет Громов доступ в эту лабораторию или нет, показались ему невыносимо долгими. Он переминался с ноги на ногу, будто не мгновение стоял на этом месте, а уже как минимум полчаса.

Створки из сверхпрочного полупрозрачного графитопластика мягко разошлись в стороны, пропуская Максима внутрь.

Громов вошел. В лаборатории не было никого, кроме профессора Борисова — главы факультета софт-инжиниринга. Он сидел на высоком пластиковом стуле и сосредоточенно разглядывал символы, быстро бегущие по одному из множества мониторов на стене.

Профессор Борисов — руководитель проекта «Моцарт» — был высоким, худым и сутулым, чрезвычайно суровым на вид мужчиной лет шестидесяти. Его черные с проседью волосы сильно поредели на лбу, образовав две глубокие залысины. Длинный острый нос профессора, торчащие скулы и острый, вечно скошенный вправо подбородок придавали его внешности необычность. Впрочем, назвать ее приятной было нельзя.

Черные пронзительные глаза Борисова имели особенность. Когда он говорил — вел урок или объяснял задачи, — его взгляд становился пустым и холодным. Он мог полчаса говорить, уставившись в одну точку. Его можно было принять за робота, у которого работает только нейромодулятор голоса, а все остальное мертво и безжизненно. Но если профессор слышал шорох, чувствовал, что его недостаточно хорошо слушают, или просто обращал на кого-то или что-то внимание, его глаза мгновенно оживали и упирались в нужный объект немигающим взором. В них появлялись цепкий интерес и нездоровый блеск.

Профессор Борисов был левшой. Свою правую руку он постоянно держал в кармане пиджака и перебирал там довоенные монетки. Временами, когда он над чем-то глубоко задумывался, вытаскивал их на стол и начинал раскладывать. От такой длительной эксплуатации монетки стерлись настолько, что разобрать их достоинство и происхождение уже не было никакой возможности.

— Гхм, — Макс кашлянул в кулак. — Здравствуйте.

Профессор едва обернулся, не прерывая своего занятия.

— Здравствуйте, ученик Громов, — сказал он быстро и чуть сердито.