Побег из «Школы искусств»
Шрифт:
Виктор протрезвел. Почти.
– К чему это вы ведете? – спросил он, мрачнея. – По-моему, я и не скрывал никогда, что моя мама еврейка. А отчество изменила – так не мне вам объяснять, она же на оккупированной территории оказалась, ее соседи прятали. И вообще, – он окончательно протрезвел. – Мама умерла два года назад.
– Тихо, тихо! – замахал руками Лисицкий. – Мы что, обвиняем тебя в чем-нибудь? Наоборот, это же очень хорошо! Очень кстати это получилось. Если бы твоя мама была, скажем, чувашкой, я прямо не знаю, что бы можно было придумать.
– К
– Объясним, все объясним… – Лисицкий оглянулся на Василенко. Григорий Николаевич молча пил водку. Виктор, в свою очередь, посмотрел на Яцкевича. Тот закурил и сидел в кресле, задумчиво пуская кольца дыма в потолок.
– Так вот, – сказал Николай Степанович, – мы вот тут и говорим с Григорием Николаевичем: что, если отправиться тебе на историческую родину? Тихо, без лишнего шума. Воссоединение семей, то, се…
– Каких семей? Какую родину? – если бы Лисицкий предложил Черноусову немедленно повеситься на люстре, он бы, наверное, удивился меньше. Несмотря на то, что за эти несколько дней разучился удивляться чему бы-то ни было.
– Можно еще раз? – жалобно попросил Виктор. – По-моему, у меня что-то со слухом…
– Пойми, – сказал Лисицкий, – товарищ Василенко прав. Как мы можем гарантировать твою безопасность, если за тобой, возможно, охотятся люди, которые и самого-то Григория Николаевича съесть не прочь? Нонсенс! Он даст тебе слово, а они в это время… – он не договорил.
– Погодите… – потрясенно выдавил Черноусов. – Степаныч, вы… вы это серьезно?!
Неожиданно вмешался Леонид.
– Твой начальник говорит дело, – сказал он, и Виктор с удивлением заметил на его лице облегчение. «Странно, вот уж не думал, что этот действительно мне симпатизирует», – подумал мельком Черноусов.
– Сваливай, дорогой друг Витя, – сказал майор. – Израиль лучше, чем кладбище.
– Пошел ты, – зло сказал корреспондент. – Друг нашелся.
Он умолк. Виктор поочередно переводил взгляд с одного на другого. Конечно, они не шутили. И обстановка не та, и люди не те. Он глубоко вздохнул, пятясь отошел к дивану, сел.
– Подумай, подумай, – сказал Василенко. – Ты еще молодой, понимаешь, вся жизнь впереди. Мало ли… Вдруг тебе там повезет. Леня прав, – он одним глотком опустошил рюмку коньяка и сдавленным голосом закончил: – Израиль лучше, чем могила. Теплее, понимаешь. Солнце, пальмы. Верблюды.
Молчание, воцарившееся в комнате после этого, действительно напоминало кладбищенское. И Черноусов знал, что – да, действительно, из этой красивой, богато обставленной гостинной до кладбища ему сейчас куда ближе, чем до моря и пальм. Не понимал он только, почему ему предлагают выбор, когда рядом – специалист Леня. Вывезли бы младое тело под покровом южной ночи.
– Допустим, я соглашусь, – сказал он наконец. – И как же вы обеспечите мне безопасность на все это время? Насколько я знаю, у людей это годами длится.
– Мои проблемы, – сказал Василенко. – В течение месяца
Черноусов неторопливо поднялся. Теперь ему стало ясно, насколько он ненавидит их всех. Причем Яцкевича, едва не отправившего его на тот свет, в наименьшей степени. Они настороженно следили за ним. Виктор подошел к бару, налил себе водки. Выпил. Потом налил коньяка (коньяк был французский, «Мартель»). И тоже выпил. Странно: ему казалось, что он пьет просто дурно пахнущую воду. Видимо, в этом взвинченном состоянии он не мог ощутить действия алкоголя. Повернувшись к ним, Черноусов поклонился Василенко с максимальной издевкой. На скулах Б. Ч. заходили желваки, но он и теперь промолчал.
– Значит, через месяц? – спросил Виктор Лисицкого.
Тот кивнул.
– Что ж, – сказал Черноусов нарочито-безразличным тоном. – Вот через месяц вы и получите каталог.
Василенко, по-моему, собирался протестовать, но Лисицкий опередил его.
– Под мою ответственность, – твердо сказал он. – Я гарантирую, Григорий Николаевич.
Василенко махнул рукой.
– Мы согласны, – сказал он. – Через месяц – значит, через месяц. Как я его получу?
– По почте, – ответил Черноусов. – Заказной бандеролью! – и вышел, не дожидаясь реакции на свои слова.
Он шел по темной улице. Неяркий свет фонарей едва пробивался сквозь густую листву каштанов. Район был тихим и пустынным. Черноусов подумал, что если бы кто-нибудь из тех, с кем ему довелось иметь дело в последние дни, захотел командировать корреспондента на тот свет, лучшего времени и места, пожалуй не нашлось бы. Черноусов даже ясно представил, как именно это произойдет. Подъедет, тихо шурша по асфальту, малоприметная машина с заляпанными номерами. Распахнется дверца. Оттуда выйдет некто, и…
За спиной послышался шум подъезжающей машины. Черноусов машинально остановился, но не оглянулся. Открылась дверца. Знакомый голос произнес:
– Садись, ты же еле на ногах стоишь.
Черноусов шумно выдохнул воздух. Оказывается, ожидая гипотетических убийц, он сделал глубокий вдох, словно перед прыжком в воду.
– Степаныч, – сказал Виктор, – какого черта вам надо? Все, что вы могли, вы уже сделали.
– Дурак, – беззлобно ответил он. – Я же тебя спас. Тебе приговор был подписан, как только ты там объявился.
Черноусов подошел к машине.
– Садись, садись.
Черноусов сел и сказал:
– Мне кажется, приговор был подписан еще до прилета этой дамочки. Знаете, как отработанный материал. Не нужен – в урну. Погребальную. Спи спокойно, дорогой товарищ, ты честно выполнил свой долг перед родиной и начальством.
Лисицкий промолчал.
– А куда мы едем? – спросил Виктор.
– Ко мне. Одному тебе сегодня ночевать не стоит. Мало ли… Хотя, думаю, они тебя оставят в покое. Пока, во всяком случае.