Шрифт:
Александр Тюрин
Побег из Вавилона
1. Мусорная преисподняя
Я жду, когда в двенадцатый час сола лучи далекого солнца, обрамленного райской голубизной, войдут в тоннель и окрасят сочно зеленым цветом ростки салата, в которых тут же запрыгают бодрые экситоны фотосинтеза. Раз, два, три – оно! Вход в тоннель прикрыт графеновой пленкой, легко пропускающей лучи, и мне кажется, что чувствую прикосновение ветерка на своем лице. Как раз собираются члены нашей артели, подгребают ребята из соседних общин. Разливаем в пустые консервные банки поздравительную жидкость, добытую брожением из мебели с разбившегося корабля чужаков. Пьем и закусываем – свежей зеленью с марсианского огорода. После особо удачного тоста, меня чмокает
И вдруг содрогание всего, затем резкий обрыв сна.
Вой сирены рвет мне мозг, потому что выходит из динамиков, встроенных в мою верхнюю челюсть, а в конце еще поросячий взвизг: «Доброе утро, свободный город Вавилон!». Я дрыгаюсь и открываю глаза, в которых словно застрял песок от не растворённой кратким сном усталости. Какой облом – я живу в совсем другом мире, точнее, в аду. Первое, что чувствую наяву – боль, сразу в нескольких местах, особенно в суставах; изъеденная кожа на боках отзывается огнем и зудом – это твурмы поработали, крохотные биомехи-кровососы с отливающим пожаром спинкой, которые отлично умеют производить самих себя. В правом верхнем углу зрения зажигается виртуок – виртуальное окно дополненной реальности – показывая игривый логотип компании «Марсанто» (Марс в виде яблочка и грызущий его червячок), а также время: 5.30 сола. Через двести сорок секунд начало работы. Спешно провожу грязеедкой, похожей на ежа, по телу – она засорена и толку от нее почти никакого. Чуть искрящую от нанобойцов эмульсию экономно наношу на израненные твурмами бока – зуд тает в приятном холодке; больше ничего приятного сегодня не будет. В разъем на бедренной вене вкладываю баллончик с оксигелем, будет снабжать кислородом респироцитов – искусственные клетки моей крови.
Выхожу через тамбур в громадную полость, проделанную ядерным взрывом в магматических породах горы Элизий. Рядом со мной выстраиваются «коллеги», выползшие из своих склепов в скале: тощий как стручок Ван Вельдер и ещё сотня таких же. Таких же, как я, рабов Дядюшки Пака и компании «Марсанто». Воздух по-утреннему свеж и тощ – сильно ниже нуля, кислородом тоже не балуют, половина от нормы.
Из темной студеной полости минус-двенадцатого уровня мусородробилку видно везде, а если не видно, то слышно. И если не слышно, она дает почувствовать себя даже сквозь сон. Как содрогание, пробирающее до самого нутра. Многие тут относятся к ней как к солнцу Нижнего Вавилона. Адепты Великой Дробилки, вроде того лошары с посиневшей физиономией, что слева от Ван Вельдера, вещают, что без нее распадётся цепь времен и наступит конец нашего света.
Из тьмы во тьму уходят сортировочные конвейеры. Красные огоньки вдали указывают, что рабы, зыркая мультиспектральными глазокамерами, выбирают то, что отправится в пиролизные печи, ртутные ванны или под брикетировочный пресс.
Рукосуи – самые тупые на нашем уровне, такие не прикарманят, поэтому им доверено выискивать кубитные процессоры, терабайтные накопители, микроэлектромеханические устройства, материалы-трансформанты с памятью формы, золото, редкоземельные металлы. Они даром что слепые, тонкими пальчиками, усеянными пупырышками рецепторов, ощупывают всё на манер енота, а квантовым крючковатым носом обнюхивают, улавливая колебания молекул ценных веществ. Их вообще ничего от работы не отвлекает. Даже гадят под себя – это потом вылизывают слизни-биомехи. Питание поступает им прямо в кровь, так что кишки присохли к спинному хребту – в сравнении с ними и Ван Вельдер будет милым толстячком. Каждые четыре часа включается помпа, от которой тянется шланг к каждому из них, точнее, к канюле в районе поясницы, соединенной с нижней полой веной.
Органика, сбрасываемая десятимиллионным Вавилоном, проходит через центрифуги сепараторов, и, далее, с чмоканьем, растекается на несколько «ручейков». В одном из них несколько многоруких парней тычут зондами, выискивая то, что осталось от горожан, которые сильно задолжали владельцам города за кислород и воду; коллекторы обычно изымают только печень, сердце, почки, прочее спускают в канализацию. В другом – мы с Ван Вельдером вылавливаем сачками органические чипы, синтетические органы и прочие «вкусности», оставшиеся от биомехов. Третий, пуская клубы пара, следует прямо в биореактор – высоченные колонны производства биогаза, откуда трудами нескольких видов бактерий выходит метан. Четвертый ручеек стекает в тихие подземные оранжереи, слегка подсвеченные замогильной флуоресценцией – это лакомство для грибов.
Такова картинка преисподней, её лет пятьсот назад Босх нарисовал, хотя в здешних краях и не бывал – Ван Вельдер так сказал. Минус-двенадцатый уровень находится в «перевернутом городе», углубленном в гору Элизий. Город Вавилон – совместное владение девяти корпораций – передал всю сферу обработки мусора компании «Марсанто», потому что та занимается созданием новых горожан. Но на нашем уровне менеджеры «Марсанто» не появляются никогда. А набором «персонала для ручных операций» занимается фирма Дядюшки Пака, которая препровождает всех конкурентов, даже таких устрашающих, как бойцы Старого Слэйвера, с руками-крюками и горящими как молнии фотоническими тату на лбу, в установку для производства биогаза.
Меня продали Дядюшке Паку отморозки, подчиняющиеся некоему Чип-Хану, которых исследователи пышно именуют новыми кочевниками. На них можно нарваться на равнинах Утопии и Аркадии, а в горах Флегры их как грязи, там они отсиживаются, харчуются и делят хабар. Люди Дядюшки Пака почистили от информации мой персональный чип, да еще поставили на мой нейроразъем заглушку – терминатор, благодаря которому я не могу вспомнить самые важные вещи: кем был раньше, например. Нейрософт, в том числе, игры – из-за него тоже мимо. Зато он прекрасно пропускает команды рабовладельца. Мой нынешний словарь почерпнут из марс-бейсика, хотя сомневаюсь, что этот язык мне родной; помню арифметику, набор бытовых навыков на уровне детского сада – как вытирать нос, попу; еще знаю то, что сообщил Ван Вельдер, про енотов и всё такое. С остальным информационным багажом хуже, лишь какие-то обрывки…
Тому, кто попал на минус-двенадцатый уровень Вавилона, уже никогда не выйти из него в живом и целом виде. Торговый обмен приходится вести с харонами, которые доставляют сюда новый персонал взамен умершего и новое оборудование вместо износившегося.
Дядюшка Пак никому не платит из тех, кто на него работает. Если можно довести до нуля издержки на рабочую силу и до максимума прибыль, то почему нет – сбылась мечта предпринимателя. Канистра маслянистой жидкости на неделю – типа еда, созданная механохимическим способом, пересоставлением молекул всякой дрисни – и всё. Прочее мы должны сами раздобыть, вернее, украсть – ибо весь мусор является собственностью «Марсанто» – и не попасться. На те «заначки», которые мы потихоньку делаем для себя, можно выменять у харонов всякую полезную всячину: баллончики с оксигелем и ампулы с миоглобином, чтобы кислорода хватило, телогрейки на водородных топливных элементах, чтоб не замерзнуть, средство от крючкоглистов и ловушки для твурмов, грязеедки, наркодермы и так далее.
В пять часов, задолго до того как должен был окончиться рабочий день и спуститься на лифте хароны, Ван Вельдер обнаружил мертвого рукосуя. Неподалеку от колодца для жидких стоков.
Голова у додика проломлена в районе лба – сразу видно, что не несчастный случай. Ударили чем-то вроде чекана или кастета, а внутренностей совсем не осталось – вытащены. Это могли сделать только франкенштейны с минус-четырнадцатого уровня; они всегда забирают потроха, у них в хозяйстве всё пригодится. Похоже, что рукосуй чего-то испугался, может носом своим квантовым учуял опасность, и, отцепившись от шланга, пытался сбежать, но попал на нижний уровень. Там франки прикончили его без долгих разговоров, выпотрошили и выбросили обратно, дескать, мы ни причем.
Еще далеко до конца работы, а я совсем изможден – мертвый рукосуй меня психически добил. Дробилка кажется мне этаким минотавром, мощное человекоподобное тело – мускулов столько, что даже скрипят друг о друга, еще копыта, бычья голова, длинные толстые рога, на которые нанизаны жернова. Она уже как будто не крутится на одном месте, а идет ко мне по толстому слою отживших душ, выжимая из них последний стон своими копытами. Вот-вот наступит на меня и раздавит. Мне становится хуже, я натужно кашляю…