Побег к смерти

Квентин Патрик

Я снова перестал владеть собой и задрожал.

— Они убили ее, как собаку. Не дали возможности защищаться. Это моя вина. Это я виноват… я… я…

— Питер, — Вера взяла меня за руку. — Вы ни в чем не виноваты. Кто вы такой, чтобы спасти весь мир? Жанна д'Арк? Вы сделали все, что было в ваших силах. Вы рисковали собственной жизнью.

Но меня не покидали мысли о Лене. Она лежит сейчас там, в пустыне, распластавшись на проклятом кургане, одна, с розовой камелией вместо венка. Я сказал:

— Я должен вернуться к ней.

— Нет,— крикнула она. —

Оставьте ее в покое.

Я побежал в сторону деревьев. Она побежала вслед за мной.

— Питер, вы совсем сошли с ума от всего пережитого. Что вы сможете сделать? Отвезти тело в полицию? Вы думаете, они вам поверят, когда вы принесете им ее тело и расскажете эту неправдоподобную историю? Оставьте ее, говорю я вам.

— Я не могу оставить ее там.

— Но она уже умерла. Это ужасно, но это так. Она как мой бедный старичок на кладбище. Он чувствует аромат лилий и тубероз? Нет. Пойдемте. — Она тащила меня к машине.

— Позже, когда мы вернемся в город, я позвоню из автомата, расскажу им, как ее найти, и они позаботятся о ее теле. Но сейчас не ходите к ней.

Она говорила довольно убедительно. Из ее слов я понял, что действую как шут. Я абсолютно ничего не мог достигнуть тем, что вернусь сейчас на место, где лежит Лена. И конечно, ничего хорошего не получится из того, что мы заявимся с нашей неправдоподобной историей в министерство иностранных дел, где всегда с подозрением относились к американцам.

И конечно, с этим делом ни в коем случае нельзя обращаться в местную полицию. Это выше их понимания.

Я чувствовал смертельную усталость, как будто пробежал по крайней мере десять миль. Но рассудок полностью вернулся ко мне. Я подобрал проколотое колесо и гаечный ключ, спрятал их в багажник и сел в машину рядом с Верой. По дороге я только краем уха прислушивался к ее голосу. Я знал, что она говорит только для того, чтобы как-нибудь отвлечь меня от моих мыслей. Но я был вполне спокоен, и я знал, что мне теперь делать.

Как только мы приедем в Мехико, я пойду к Холлидею и выведу его на чистую воду. Пришло время поменяться ролями. Теперь просто так, для развлечения, я буду охотником, а он — преследуемым.

— Питер, — прервал мои мысли ее голос.

— Да, Вера?

— Слушайте.

— Я слушаю.

— Они забрали у миссис Снуд эту книгу и все-таки хотели заманить нас в западню. Зачем?

— Чтобы убить нас.

— Нет. Если бы они хотели убить нас, почему они не убили меня, когда я была одна машине? Или вас, когда вы были на кургане? Или раньше в монастыре? Дело совсем в другом. Очевидно, даже с книгой в руках они еще не получили всего, что им нужно. Есть что-то еще.

— Еще?

— Они думают, что вы что-то знаете. Вот почему они хотели заманить вас на пирамиду и заставить вас все рассказать им. Подумайте, Питер, вы уверены, что эта Дебора Бранд больше ничего вам не давала и ничего не сказала?

— Абсолютно уверен.

— Подумайте хорошенько. Расскажите мне все. Начните с самого начала. Все. Мы постараемся догадаться.

Это все-таки

было какое-то занятие. Это хоть немного отвлечет меня от мысли о том, что я хочу убить Холлидея. Когда мы проезжали по темным пригородам, я старался восстановить в памяти все, что Дебора сказала мне, начиная с того, как она села ко мне в машину у юкатанского отеля, как она натирала мне спину, и до того, как провела ночь у меня в комнате перед своей последней прогулкой на сенот.

Вера все время задавала мне вопросы:

— Она сказала вам, что собирается поехать в Мехико?

— Да, так она говорила.

— Но вы не видели у нее билет на самолет?

— Нет. Его не было и в ее сумочке.

— Тогда, может быть, она лгала?

— Наверное.

— Она рассказывала вам об отце, финне, археологе в Перу. Она рассказывала об американке-матери, которая уже умерла. А она не говорила вам, к кому она едет? К брату, к сестре, к тете, к дяде?

При слове д я д я у меня появилось смутное воспоминание. Я всячески старался осознать, какое именно. Это было мучительное состояние: воспоминание вертелось где-то буквально на грани сознания. Затем, без всякой видимой причины, я вспомнил замечание Веры, которое она сделала всего несколько минут назад:

«Кто вы такой? Жанна д'Арк?»

Жанна д'Арк — дядя. В сознании всплывала дикая комбинация этих слов. И наконец, я вспомнил. Я вспомнил Дебору, лежащую под москитной сеткой на соседней кровати в Чичен-Ица. Я вспомнил, что, засыпая, Дебора бормотала какую-то тарабарщину:

«Птицы на дорогах ожидают своих возлюбленных».

«Жанна д'Арк короновала его в тысяча четыреста шестьдесят втором году» (кажется, такую дату она называла).

Короновали кого?

«Моего дядю».

Вероятно, это было ему очень приятно.

«Да. Новая Жанна д'Арк. Не говорите. Никогда. Это секрет».

Вера вопросительно взглянула на меня.

— Что случилось? Вы что-нибудь вспомнили?

— Может быть, да. Но это совершенно сумасшедшая связь. Я думал, что она уже заснула, и вдруг она пробормотала какую-то чушь. Вот что она сказала.

Я рассказал все Вере. Она ничего не поняла.

— Новая Жанна д'Арк короновала ее дядю? Что это может быть? Это какая-то чушь.

Внезапно у меня мелькнула мысль.

— Кого короновала Жанна д'Арк?

— Откуда я знаю? Я вообще ничего о ней не знаю.

— Зато я знаю. Она коронована дофина Франции. Она короновала его в Орлеане. А теперь новая Жанна д'Арк. В Новом Орлеане есть Дофин-стрит.

Теперь Вера тоже оживилась.

— Да? Но…

— Тысяча четыреста шестьдесят два. Я не помню точно, в каком году Жанна д'Арк короновала его, но во всяком случае это было не в тысяча четыреста шестьдесят втором году. Где-то в пятнадцатом столетии. «Не говорите никому, — сказала она. — Это секрет». Может быть, мы докопаемся до истины, Вера? Может быть, этим она хотела сказать мне, куда она едет? К своему дяде, мистеру Бранду, дом тысяча четыреста шестьдесят два, Дофин-стрит, Новый Орлеан?