Побег обреченных
Шрифт:
– В карманах у них более ничего, – сказал милицейский шеф.
– М-да. – Николай рассматривал вытащенный из бумажника лист, сложенный вчетверо: на листе был изображен горный рельеф с подробным изображением вершин и перевалов. Фрагмент одной из вершин укрупненно дублировался в углу листа.
Он убрал бумажник в карман. Сказал:
– Вот и ладушки. Посмотрим, как они теперь без денег и бумажек выворачиваться начнут… – Взглянул на часы: до отхода поезда оставалось пятнадцать минут.
Умиротворенно вздохнул.
Обстоятельства складывались неплохо. Казахи подлянку не подложили, приняли, в общем-то, по-братски, не задавая никаких скользких вопросов; все птенчики находились под колпаком, а то, что он едет в разных купе с Ракитиным, даже и неплохо – есть возможность перевести дух…
Он уже приготовился достойно проститься с хозяевами и поднять последний тост за их гостеприимство, как вдруг в кабинет ввалилось чучело в мокрой шляпе и плаще до пят…
В чучеле узнался куратор Дипломата.
Лицо куратора белело нездоровой малокровной немощью, зубы скрипели, а глаза были как у снеговика: две неподвижные мертвые пуговицы.
– Коля… – просипел куратор. – Камень!
– Чего? – злобно прищурился Власов.
– Камень пошел… Не могу! Надо в больницу… Я как чувствовал, вчера еще ломота в паху началась – думал, пронесет…
– Твою мать! – сказал Власов с чувством. – Работнички! Думаешь, не отпустит? Может, выписаешь?
– Да там… гиря, по-моему! – Куратор скривился. – Выписаешь! Там… Ты даже не представляешь! Я па-ани-маю беременных женщин!
– Где твой гаденыш? – Власов понял, что толку от сутулого никакого и меньшее из зол – отделаться от него немедля – не дай бог, загнется еще по дороге…
– Дипломат? В зале…
– Сюда его!
Дима, скромный и безучастный, осторожно наклонил голову, приветствуя всю привокзальную правоохранительную элиту, собравшуюся в кабинете.
– Так, – сказал ему Власов, кивнув на хрюкающего в судорогах сутулого куратора, который, прижав руки к животу, маятником раскачивался на стуле. – Ваш… друг, как видите, заболел. Отныне поступаете в мое распоряжение.
– От перемены мест слагаемых… – отозвался Дипломат смиренно.
– Вот именно! – с суровым вызовом подтвердил Власов. – А потому – в купе! И без фокусов! По ходу поезда встретимся.
Из дрожащей руки куратора он принял Димины документы.
– Прощайте, товарищ офицер, – вдумчиво кивнул своему захворавшему руководителю Дима. – Видите… У вас, оказывается, тоже накладочка с пузырем. Но согласитесь: вы бы сейчас не глядя обменялись на мой дефект свободного и радостного мочеиспускания, нет?
– Уберите эту суку, – просипел сутулый.
– И дайте ему пару раз по ребрам, – попросил утомленно Власов милиционера.
– Момент! – ответили с готовностью, а вслед за тем донеслось жалкое:
– Я же пошутил… А-а-а!
Николай посмотрел на часы.
– Пора грузиться! – вывел резюме и, пихнув в плечо повизгивающего Дипломата, поплатившегося за неуместное остроумие, пошел в зал к ожидавшим его Мартынову и Астатти.
СОБЫТИЯ ПРИЯТНОГО В ЦЕЛОМ ВЕЧЕРА
Увидев перед собой Ракитина и Жанну, Рудольф Ахундович онемел, густо зарумянился и начал разводить короткими ручками, приглашая вошедших садиться. Он был одет в мохнатый свитер из черно-коричневого мохера и белую водолазку, видневшуюся в треугольном вырезе на груди, что придавало ему разительное сходство с упитанным гималайским медведем.
– Рудольф Ахундович, – представил его Ракитин Жанне. – Большой начальник на большом производстве, движитель в процессе созидания материальных благ. Будьте знакомы.
Рудольф Ахундович, вконец деморализованный комплиментами, покраснел уже до сиреневого оттенка и, отодвигая пухлым пальцем душный ворот водолазки, просипел:
– Пожалста! Кушат будим!
– С удово… – начал Александр, но тут лицо его внезапно приняло страдальчески-удивленное выражение, глаза закатились, он резко отвернулся и чихнул так, что едва устоял на ногах.
– Лечит тебя прям сичас буду, – высказался на это Рудольф Ахундович, вываливавший тем временем из сумки на столик продукты: свертки с жареными цыплятами, балыком, ветчиной и лавашем.
– Показательный гастроном, – прокомментировал с верхней полки Иван Иванович ехидно, но и почтительно.
– Мы на Восток любим кушат и кушат умеем, – заявил Рудольф Ахундович сопя. – Приедем – никого никуда не отпускаю, ко мне в дом, плов готовить буду, сам буду. Никто между вас вкуснее мой плов не ел, клянусь хлебом! Поедим, потом на машина – пожалста – всех куда надо отвезем. Так у нас.
– Плов – хорошо, – ответил Ракитин задумчиво. – И машина хорошо. Плохо, что туда, куда нам надо, на ней не доехать. Пешком нам придется. С рюкзачком. Романтика преодоления – такие, кажется, термины.
– Зачэм пышком, романтика? – распаковывая свертки, возразил Рудольф Ахундович. – Выртолет будим заказать! – произнес убежденно. – Ты хороший человек, я просить буду. У меня началнык в авиации есть, всегда помощь делает. Масло я ему давай, горючий давай, ему выртолет жалеть смешно просто!
Ракитин быстро переглянулся с Градовым.
– Значит, социалистическая система еще у вас себя не изжила? – подал голос Иван Иванович.
– Хороший была система! – согласился Рудольф Ахундович, нарезая колбасу. – Ты слезай тож кушат! Ничего не ешь, газеты читаешь только. От газет сыт не станешь! Язва будит! Газеты на сытый желудок хорошо! – На Жанну он упорно старался не смотреть.