Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти
Шрифт:
– Стой! – вдруг взревел Патрик, принюхавшись. Дядя Джеймс тотчас ударил по тормозам. – Курил, скотина! Сколько раз?
– Две штуки, – испуганно пролепетал Подкидыш.
– Гильзы собрал у крыльца?
– Нет…
Патрик выпрыгнул из «косатки», согнулся почти вдвое и закружил по стоянке. Видно было, как он дважды поднял что-то с бетонной поверхности площадки и сунул в карман. Затем он разогнулся и побежал к входной двери мотеля. Из окон первого этажа явственно тянуло дымом. Патрик сориентировался, встал на место Подкидыша и безошибочно вычислил место, куда закатились
– Порядок? – спросил Дядя Джеймс, снимаясь с тормоза.
– Нормально. Сейчас будет очень много дыма.
– Тогда поехали. Ничего больше не забыл, а, Патрик? – Джеймс нажал на газ и стал выруливать на шоссе.
– Арнольд, где семерка?
– Какая семерка?
– Трубу, говорю, куда дел?
– В кусты выкинул, ты же сам велел…
– Правильно, а то я боялся, что на место запихивать будешь. Я тебе, кстати, что еще велел? К мотелю подъехать и внутрь не заходить, урод в жопе ноги. Курил зачем? Потерпеть до дому, что ли, не мог? Смотри – и ранен, и наследил всюду, засранец, где только мог, а чувствуешь себя боссом, наверное: сам Дядя Джеймс у тебя в шоферах!
– Ну ладно, ладно, – зарокотал Дядя Джеймс, – хватит – совсем заклевали парня! Все же он молодцом держался: подопечных своих прибрал чисто, пальбы не испугался. К дому ведь побежал, не от дома.
– Я и не говорю, что он трус, – подхватил мяч Патрик. – Но кроме смелости и мозги быть должны. Учишь их, учишь…
– Значит, плохо учишь. Ничего, тот не ошибается, кто ничего не делает. Все нормально, Арнольд, на войне как на войне. Патрик, у него вроде чистая ранка – сквозная и кость не задета.
– Все равно к врачу надо бы его забросить, пусть лечат по полной программе. Слышь, Арнольд, ты, конечно, лопух и все такое, и здоровому я тебе не руки, так уши точно бы пообрывал. Но большинство, кого я знаю, действовали бы не лучше на твоем месте… А может быть, и хуже.
– Ну и не скрипи тогда. Арнольд, за две недели ты должен встать на ноги в прямом и переносном смысле. Неделя тебе для ветеринара, а еще недельку на северных пляжах погреешься, с девками погужуешься, там уже сезон. Расходы контора берет на себя. Твое место тебя ждет, даже если ты очень против! – Дядя Джеймс первый засмеялся своей шутке, за ним Патрик.
Подкидыш молчал и смущенно улыбался. Он участвовал в настоящей схватке, замочил троих и сам уцелел. Рана неопасная и заживет, почти не болит – из-за лекарств, наверное. Шеф доволен им и даже Патрика заткнул; да и Патрик хоть и воет в ухо, но нет злости в его голосе, а похвалить ведь – никогда не похвалит. И главное – отнеслись по-братски, перевязали, позаботились, не считаясь, кто выше, а кто ниже. Надо будет запомнить и ребятам пенку хлестануть: мол, сам Дядя Джеймс у меня шофером… Ой, нет – на хер такие приколы! Узнает, не дай бог… Эх, хорошо, когда все так удачно получается… Шрам тоже пригодится, жаль, что не на груди… Подкидыш так и задремал со счастливой улыбкой на разбойничьем лице…
– Сейчас дотянем до поста и объявим большую рваклю. Подкидыша стряхнем возле нашей клиники – доберется, не маленький, – сами на дно. Пару-тройку суток поскучаем, а там видно будет. Ты как их расколол, в какой момент?
Патрик покосился на спящего Подкидыша и откашлялся:
– Бабка. Трактирщик уверял, что его сестра настолько слепошарая, что в свидетели не годится, а эта – вязала, да так бойко…
– Слепые тоже вяжут.
– Она по журналу трудилась, глянет туда и опять спицами машет. Да и ребята слишком быстро обернулись, проверяючи. Я ведь по секундам засекал, со своим временем сравнивал. Слишком быстро для добросовестной проверки. – Патрик даже резанул указательным пальцем воздух перед собой, словно подчеркивая это самое «слишком».
– Да, молодец, что тут скажешь. Но какого хрена ты с окурками представление устраивал?
– А пепельницу взять – она увесистая.
– Не те окурки, не крути дурака, будто не понимаешь! На улице ты с какой целью окурки подбирал, за ним? – Дядя Джеймс качнул затылком в сторону Подкидыша.
– Зачем лишние следы, если их можно убрать? Внутри все сгорит, значит, следопыты снаружи всю мелочь собирать будут. Да и он учиться должен, понимать, что важна каждая мелочь, что небрежность недопустима, что лопухов…
– Ну, погнал, погнал! А гранатомет найдут – это не следы?
– Заграничный, вот в чем фокус. Даго в Европе такими пользуются. У макаронников же и куплен, все удачно сошлось. Отпечатков, надеюсь, Арнольд не оставил, а то придется… Да спит он крепко. И ослаб от потери крови, и доза мощная. В городе разбудим.
– Ой ли? Такие-то они дураки, лягавые! Там китайцы, там, понимаешь, американцы дагообразные. Шита белыми нитками вся твоя конспирация!
– Белыми ли, черными, а пока работает. Джеймс, к девятнадцатому подходим.
– Вижу. Кстати, окурки да гильзы выкинь из кармашка, да?
Патрик аж перекосился от стыда за себя: действительно, спящий Подкидыш навалился на Патрика, и тому сначала жалко было его беспокоить, а потом он забыл, разговаривая с шефом. Ух, как стыдно, ексель-моксель! Он вытряхнул из левого кармана оба злополучных окурка и две гильзы, вышвырнул их в окно: пусть ищут и сверяют, кому нужно.
Дядя Джеймс свернул на проселочную дорогу, где их ждал дежурный пост и полевая рация, настроенная для сигнала во все точки в городе.
Сигнал был дан, а это означало, что какофония субботних улиц Бабилона уже через считанные минуты пополнится треском автоматных очередей, грохотом взрывов и унылым плачем полицейских сирен.
– Пленных не брать, убытки после посчитаем! – таково было яростное напутствие Дяди Джеймса Герману, Боцману, Нестору, Мазиле и другим предводителям боевых групп, сформированных еще на предварительном совещании. Эту фразу он произнес по рации открытым текстом – для большей внушительности, понимая при этом, что ее одну к делу не пришьешь, даже если эти слова будут перехвачены и записаны властями. Герман также обязан был поставить в известность банды, контролирующие сопредельные территории, о возможных инцидентах в их владениях, извиниться и кратко пояснить суть происшедшего, но ни в коем случае не загодя, а по свершившемуся факту.