Побещай мне рассвет
Шрифт:
У Белинды защемило сердце. Она слишком хорошо знала, каково это – быть брошенной любимым человеком.
– Да, Люси. Я испытываю то же самое. – Она схватила девушку за руку. – У меня такое же чувство в отношении Джастина. Не понимаю, как это произошло, – наша любовь была такой сильной, такой настоящей, во всяком случае, так мне казалось. – Она вдруг расправила плечи, стараясь перебороть жалость к самой себе, грозившую снова увлечь ее в трясину отчаяния. – Но сейчас придется признать, что мы остались одни. И нам самим нужно отыскать способ себя спасти. На это уйдет какое-то время, но если мы все обдумаем и спланируем…
– Белинда, – Люси тяжело вздохнула. – У нас не осталось времени. Суд над тобой состоится завтра.
– 3-завтра? Люси кивнула:
– Утром
Белинда опустилась на тюфяк. Румянец сошел с ее щек. Завтра. Завтра. Ее вдруг охватил озноб – кровь стыла в жилах, сердце замирало. Завтра.
– Мне так жаль, Белинда. – Люси опустилась возле нее на колени. – Знаю: это я во всем виновата! Если бы не я, тебя бы не обвинили…
– Нет! – воскликнула Белинда. – Это не наша вина! Это они во всем виноваты! – Она направила обвиняющий перст в сторону оконца, за которым шли по своим повседневным делам деревенские жители. – Вот кто преступники, а вовсе не ты и не я. Так что не вини себя, Люси! И я не стану. Мы не сделали ничего дурного. Хотя… Хотя это и не избавляет от страха… от ужаса… О, Люси, что же нам делать?
Но у Люси не нашлось ответа. Так они и сидели бок о бок, две молодые, насмерть перепуганные женщины, запертые в деревенской тюрьме, не имевшие ни друзей, ни союзников. И говорить им было особенно не о чем. Обеих ждала одна ужасная, неминуемая участь. Темнота сгущалась вокруг них с приближением ночи, но еще более непроглядный мрак царил в их сердцах, потому что там поселилось беспросветное отчаяние.
Утром, вместе с завтраком, состоявшим из рисовой каши и ржаных сухарей, Белинде принесли чистую одежду – черное шерстяное платье, то самое, которое она надевала на проповедь, когда в деревне остановился Джастин. Белинда облачилась в него, кое-как вымывшись ледяной водой из принесенного в камеру ведра и разгладив ладонью густые золотисто-рыжие волосы. Люси уговаривала ее позавтракать вместе, но она лишь покачала головой – ей претила даже мысль о еде. Белинду мутило, в горле пересохло. Не находя себе места, она расхаживала по камере, мечтая, чтобы этот день и судебный процесс поскорее закончились. Испарина покрыла ее тело, сердце в груди колотилось как сумасшедшее.
Констебль Вининг явился за ней около девяти.
– Идемте, госпожа Кэди. Сегодня вас будут судить, – объявил он, гремя тюремными ключами. – Мировой судья ожидает вас.
Белинда словно приросла к месту. Она не могла пошевелиться, руки ее обратились в лед, ноги – в мрамор. Она застыла, словно изваяние, посреди крохотной камеры, не сводя глаз с красной физиономии констебля. Вдруг ей в голову пришла безумная мысль прошмыгнуть мимо него, попытаться убежать по сумрачному, пыльному коридору на улицу и, как в тот раз, броситься в густые лесные заросли, подступавшие к деревенской площади. Но Белинда знала, что ее поймают и приволокут обратно. Она лишь отсрочит неизбежное. На лице констебля Вининга проступало холодное злорадство. Он явно наслаждался ее страхом и выполнял свои обязанности с удовольствием. Ее руки сжались в кулаки. Белинда выпрямилась, гордо приподняла подбородок, ее зеленые глаза потемнели от гнева.
– Я готова, – произнесла она отчетливо, самым холодным и гордым тоном, на какой только была способна. И с неспешным достоинством двинулась к двери. У порога она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Люси – та стояла возле окна, по щекам ее текли слезы. Взгляды их встретились. Люси вымученно улыбнулась.
– Удачи тебе, – прошептала она, но обе понимали: слова эти лишены всякого смысла.
Белинда кивнула и снова направилась к двери.
Солнце сверкало на чистом голубом небе, словно огромная золотая монета. Теплый бриз веял с моря, заставляя колыхаться зеленые листочки деревьев и принося с собой сладостный, бодрящий аромат весны. Белинда вскинула голову и полной грудью вдохнула свежий воздух. Ей виделась особая ирония в том, что именно в этот день, когда ей должны были огласить смертный приговор, весна вернулась в деревню Сейлем, словно призывая вкусить сладость
Следующие несколько часов шел суд – в точности такой, как и ожидала Белинда. Фрэнсис Майлз вопила, что рыжеволосая ведьма мучила ее, а с полдюжины девиц, всегда ходивших за ней по пятам, примостились на передней скамье, словно стайка птиц на ветке дерева, и вскрикивали в унисон с Фрэнсис, указывали на Белинду пальцем и орали, подражая своей предводительнице.
– Она протыкает нас, протыкает! – твердили они без умолку, в то время как Белинда сидела перед ними безмолвно и недвижимо. Двое мужчин стерегли ее, стоя возле скамьи, и каждый, кто находился в молельном доме, взирал на нее с суеверным ужасом. Фрэнсис объявила, что перед ними ведьма, наделенная огромной колдовской силой, самая опасная из всех, когда-либо угрожавших деревне. Она на пару с Люси Бруер выступала главной пособницей дьявола в истязании праведников. До тех пор пока жива ведьма Кэди, надрывалась Фрэнсис, ей, как и другим благочестивым, набожным людям, не будет покоя.
Когда Джонатан Кэди показал под присягой, что Белинда пускала в ход свои колдовские чары, чтобы соблазнить его, молельный дом взорвался от возмущения. Люди разразились гневными криками в адрес развратной приспешницы сатаны. Все это время Белинда сидела сцепив руки, с бледным, но спокойным лицом. В душе она трепетала, словно перышко, застигнутое ураганным вихрем, но внешне держалась стойко и, призывая на помощь все свое самообладание, сумела не склонить голову под градом обвинений. Собравшись с духом, она устояла, твердо решив не выдать свое волнение перед врагами.
А потом судья Кэди, такой внушительный в своем алом плаще, попросил у гудевшего зала тишины.
– Королевский суд вызывает еще одного свидетеля, готового выступить против этой женщины, – объявил он, победоносно оглядывая публику. – Наш долг – заслушать все показания очевидцев по делу, а сведения, предоставленные этим свидетелем, оказались в нашем распоряжении лишь вчера. Они важны для этого процесса, очень важны, и я призываю к полной тишине, чтобы слова свидетеля были слышны всем. – Он помолчал, дожидаясь, пока жители деревни умолкнут, а потом продолжил суровым, холодным тоном: – Суд его величества вызывает йомена Томаса Фелпса! Именем короля, выйдите вперед!
Белинда ахнула и обернулась, когда в дальнем конце молельного зала поднялся человек. Она до сих пор его не замечала, хотя он сидел здесь все это время, дожидаясь своей очереди. Том Фелпс, с аккуратно расчесанной рыжей шевелюрой, в плаще из оленьей кожи, обтягивающем широченные плечи, встал и вразвалку двинулся вперед. Он направился к мировому судье, глядя на Белинду, и глаза его злобно засверкали, встретившись с ее глазами. Белинда невольно отшатнулась и от ее напускного спокойствия не осталось и следа. От нахлынувших воспоминаний о темной, ненастной ночи на корабле, когда он набросился на нее, Белинду охватило отвращение. Она снова ощутила привкус спиртного на его губах, запах пота и похоти, прикосновения грубых ручищ, тискавших ее, и покачнулась.
– Нет! – вскрикнула она, задыхаясь от тошноты. – Нет! Нет… Ты!
– Да, это я, госпожа Кэди! – торжествующе откликнулся он. – Я пришел рассказать о вас правду – о том, что вы сделали со мной и с моей семьей! Я пришел посмотреть, как вас повесят за колдовство!
– С тобой и с твоей… – Белинда вскочила, чувствуя, как ей сдавливает грудь. – О чем ты говоришь? Все это ложь, сплошная ложь! – Она резко протянула руки к жителям деревни. – Этот человек – негодяй, насильник! Его нужно запереть в тюрьме до конца жизни!