Побежденный. Hammered

Хирн Кевин

Через четыре мили хаос дикого леса уступил место величественным фруктовым садам; ветви яблонь, грушевых, сливовых и многих других деревьев стали молчаливыми свидетелями моего неуклонного продвижения к цели, потом появилась медленная глубокая река – возможно, та же, что я переплыл ранее. Я решил, что она может служить границей между Ванахеймом и Альвхеймом, поэтому остался на западном берегу и принялся высматривать дома, расположенные на обоих берегах. Еще одна миля привела меня к ним.

Дом Фрейра вырос на северном берегу реки, словно могучий дуб посреди роскошного сада, все еще цветущего в конце ноября; казалось, он выращен естественным путем, а не выстроен, однако я сумел разглядеть

стены и водонепроницаемый потолок, столь же удобные и надежные, как в любом другом доме. По всему участку на резных деревянных пьедесталах, расставленных случайным образом, стояли плетеные корзины, доверху наполненные плодами. Миниатюрные ночные животные лакомились спелыми дарами, а сова не упускала шанс полакомиться миниатюрными ночными животными.

Теплое сияние очага Фрейра проливалось наружу из открытых окон, дверь также была распахнута, от крыльца к границе сада шла тропа, которая сворачивала на юг и становилась шире, пока не подходила к прочному красивому мосту, парившему над рекой. По его широким деревянным планкам могло пройти сразу три человека в ряд или хватило бы места повозке, запряженной крупными животными.

Тропа сбегала с моста на мою сторону реки и вела к крепкому дому поменьше, явно построенному, а не выращенному, но каждый его дюйм покрывали руны и сцены, изображавшие подвиги викингов. Я осторожно приблизился, чтобы прочитать руны, и обнаружил, что это сказания скальдов, в той или иной форме сообщавшие, что в доме живут Идунн и Браги, долго и счастливо.

Мой анализ древнего искусства скандинавов прервали низкие напряженные голоса, доносившиеся из дома. Дверь и окна были открыты, как у Фрейра, и огонь внутри горел скорее ради света, чем для тепла.

«Подойди ближе, – сказал воображаемый Кирк. – Я хочу послушать, о чем они говорят».

«Я согласен, – добавил воображаемый Спок. – Дополнительные сведения могут оказаться полезными».

Я сказал, что мне больше нравится, когда они спорят, сам же осторожно направился к дому и присел на корточки под окном рядом с входной дверью.

И тут же услышал теплый, глубокий женский голос:

– …Что это значит? Если норны действительно мертвы, их пророчества могли потерять свою силу. Ты только подумай, Браги, мы будем свободны!

– И Рагнарёк не наступит? – в звучном баритоне появились задумчивые нотки, потом я услышал громкий стук деревянных ножек, когда кто-то тяжело опустился на стул. – Может быть, для всех нас еще есть надежда.

– Да! – с восторгом сказала женщина, и я решил, что это Идунн. – А для нас особенно! Как ты не понимаешь? Может быть, у нас наконец будет ребенок! Быть может, обещанная нам всем гибель умерла вместе с ними! – Я услышал звуки поцелуев и гортанный смех.

– О, я понимаю. Но есть только один способ это проверить, не так ли?

Звуки поцелуев участились, им на смену пришли другие, менее целомудренные, сопровождаемые тяжелым дыханием. Я присел на корточки, сообразив, что они будут достаточно долго заняты, ведь они не были подростками, которые заканчивают подобные дела через несколько возбужденных минут. Живущие долго умеют любить медленно, не жалея времени.

Однако короткий обрывок подслушанного разговора заставил меня погрузиться в серьезные размышления. Идунн сказала, что они прокляты бесплодием, и их нынешнее поведение показало, как сильно им хочется от него избавиться. Более того, я понял, что они все еще любят друг друга. Смертным не дано знать, будет ли их любовь длиться столетиями, но Идунн и Браги это удалось. Сначала я почувствовал легкую зависть, а потом проснулась сердечная боль – на меня нахлынули воспоминания.

Однажды в Африке я более двухсот лет любил женщину. Вернувшись к границам Восточной Европы с ордами Чингисхана, я очень быстро понял, что делать мне там нечего, поэтому пересек Аравию, диковинный неверный в халифате, углубился в Африканский континент и затерялся среди изумительных просторов саванны, джунглей и пустынь. Я оставался там вплоть до пятнадцатого столетия, благополучно избежав встречи с Черным мором. К тому же, Энгус Ог не мог меня отыскать; будь я суеверен, я бы счел это следствием моей любви. (Скорее всего, причина состояла в том, что я заметно продвинулся в работе с амулетом, защищавшим меня от колдовства, и до тех пор, пока он не придумал новый способ меня отследить, я был в безопасности.)

Причиной моей столь долгой привязанности к Тахире являлось идеальное совпадение взаимного влечения, тот же трепет, который связывал скандинавских богов, обнимавшихся сейчас рядом со мной.

Ее острый ум не уступал моему, а нежные темные глаза успокаивали тревоги и приковывали меня к ней, что меня вполне устраивало. Ее низкий музыкальный голос ласкал слух, словно бархат, смех был таким чистым, что мне казалось, будто камертон касается моих костей, и весь мой позвоночник содрогался от озноба. Она стала последним человеком, с которым я разделял чай бессмертия. За два столетия нашего брака Тахира родила мне двадцать пять детей, и все они подарили мне радость; я ни о чем не жалею. Быть может, мы и сейчас любили бы друг друга, продолжали делать детей и пытались помешать младшим по неосторожности вступать в браки с потомками старших. (Извини, милая, но ты не можешь за него выйти. Видишь ли, он прапраправнук твоего брата, который родился в 1842 году.)

Мне никогда этого не узнать; боевой отряд масаев, с которым мы случайно столкнулись, лишил нас шанса на вечную любовь.

Возобновившийся скрип ножек стула прервал мои воспоминания, и я услышал звук удаляющихся шагов, которые сопровождались тяжелым дыханием и распутным смехом.

У меня появилась возможность.

Осторожно приподнявшись, я заглянул в окно, и мое внимание привлек очаг, расположенный слева. На огне грелся железный котелок, в котором Идунн и Браги что-то оставили тушиться. Прямо передо мной находился кухонный стол, на котором стояло деревянное блюдо с фруктами – грушами, сливами и персиками, но яблок не было.

«Ты осмелишься съесть грушу?» – поинтересовался воображаемый Кирк.

«Конечно, осмелюсь», – прошептал в ответ я.

«Могу я напомнить тебе, что мы пришли за золотым яблоком, – осведомился воображаемый Спок. – Нам не следует отвлекаться на другие, никому не нужные фрукты».

Я протянул руку через открытое окно и выбрал сливу с блюда, сообразив, что у меня не будет времени насладиться целым персиком. Слива оказалась спелой и мягкой.

«Молодец», – заявил Кирк, когда я откусил кусочек.

Слива оказалась невыразимо вкусной.

Я проказливо улыбнулся, и у меня появилась надежда, что я могу продолжить действовать по плану Б. Я был одержим разными планами похищения яблок, приготовил кучу вариантов вплоть до Т (к несчастью, ни в одном из них не присутствовала схватка с норнами). План Б состоял в том, чтобы оставить записку на месте преступления, и сейчас текст записки приобрел вполне определенные очертания; оставалось совсем немного: найти яблоки.

Я тихонько закопал косточку от сливы под окном, шепотом отдав земле команду, затем одним прикосновением развязал бечевку на висевшем у меня на поясе мешочке и вытащил пакет из водонепроницаемой ткани, в котором лежали (среди прочего) несколько листков бумаги и авторучка для исполнения плана Б. Я достал их после того, как избавился от заклинания невидимости, и вошел в дом, пока его обитатели шумно наслаждались друг другом.