Побочный эффект
Шрифт:
— И все же мне ее безумно жалко. Такого не заслуживает никто. Парадокс — сын на полном серьезе называет это любовью! В высоком моральном смысле. Мораль! Насиловать несколько лет фактически бессознательную мать и кричать о морали, о высокой сыновней любви.
— Вы не рассказали ей о том, что произошло? — поинтересовалась попутчица.
— Как я могла? Как рассказать такое? Прийти к ней в дом, и заявить, что сынок имеет ее во всех позах, прикрываясь любовью? Даже если бы она поверила — это убило бы ее. Я не испытываю к ней ни малейших теплых чувств, но быть вестником,
— Не знаю… С одной стороны, надо сказать: нужно же прекратить этот кошмар. С другой — я очень хорошо вас понимаю. Действительно, как ей такое скажешь?
Лайнер тяжело коснулся земли, подпрыгнул пару раз и уверенно покатился по бетонке, едва ощутимо подскакивая на стыках плит. Ирина вздохнула:
— Вы уж простите, что вылила на вас столько грязи. Мне ведь, как оказалось, даже не с кем поделиться своей болью. Ни друзей, ни родных. Да и разве такое близким расскажешь? Чревато осложнениями: могут и напомнить некстати. Впрочем, напоминать некому — одна я осталась, никто не знает этой грязи. Разве только вы. Но вы меня не знаете, я вас тоже не знаю.
Выдохнула решительно:
— Да и недолго мне осталось. Я же не просто так лечу. Я все для себя решила. Хочу увидеть любимых в последний раз. Они сейчас наверняка в Ялте. Как обычно, всей семьей. Но вместо меня теперь другая. Я не буду им мешать, только посмотрю напоследок. А потом, когда они уедут, я останусь. Вернее, уйду. Навсегда…
— Ну зачем же так сразу 'навсегда', - вскинулась попутчица. — Еще не все потеряно. Расскажите эту историю Сергею. Если он вас любит — все поймет и простит.
Ира усмехнулась:
— Правильнее в прошедшем времени: любил. Он меня действительно любил. Но я все испортила. И Лариска по большому счету не при чем — я сама виновата. В конце концов, она меня всего-навсего провоцировала, а принимала решения и совершала отвратительные поступки я сама.
Лайнер тем временем почти остановился — неспешно подруливал к стоянке. Защелкали пристежные ремни. Самые нетерпеливые пассажиры уже встали с мест. Стюардесса вежливо, но настойчиво попросила их вернуться в кресла до полной остановки самолета.
— Да и не смогу я ему это сказать, — для пущей убедительности Ирина покачала головой. — И никому другому не смогла бы. Ни единому человеку, кто знает меня. Как же — Ирина Русакова, вся такая положительная, уверенная в себе, правильная, и вдруг собственными руками пустила жизнь под откос? Нет уж. Легче умереть, чем предстать перед ним такой глупой и беспомощной. Так что все решено. Спасибо вам за попытку спасти меня от последнего необдуманного шага. Я и так задержалась на этом свете. Я ведь должна была умереть восемнадцатого апреля прошлого года — так что уже почти полтора года живу на этом свете обманом, по поддельным документам. Искренне спасибо, что выслушали: мне хоть чуточку стало легче. Теперь я без проблем продержусь недельку на плаву. А потом у них закончится отпуск и… закончусь я.
Она сумела улыбнуться, несмотря на то, что хотелось выть в голос. Начала собираться. Взяла книгу, всю дорогу так и пролежавшую на коленях.
— Не закончится! Жизнь возьмет свое!
Блеснула металлическим корпусом ручка. Раскрыв книгу на титульном листе, дама что-то размашисто написала, и с обаятельной улыбкой протянула книгу Ирине.
Та наблюдала с недоумением и некоторым осуждением: зачем пачкать книгу? Могла бы попросить блокнот. Иру с детства приучили: в книгах писать нельзя, их нужно беречь.
Вопросительно посмотрела в улыбающиеся глаза попутчицы. Раскрыла книгу, прочла:
'Благодарю за интересную и поучительную историю. Следите за новинками: Ваша история будет называться 'Побочный эффект, или умей сказать 'Нет!''.
Никогда не говорите 'никогда' — все еще будет хорошо!
С искренним уважением и пожеланием счастья,
Тамара Никольская'
— Вы?.. Так вот почему мне все время казалось, что я вас знаю! — перевернула книгу — так и есть, на обратной стороне красовалось фото попутчицы. Сколько раз вглядывалась Ира в это лицо, сколько раз мысленно обращалась к любимой писательнице за советом. Знакомого человека легко узнать на фотографии. Незнакомого же по фото — совсем непросто.
Никольская мило улыбнулась:
— Удачи вам, дорогая! Если угодно, примите совет: поговорите с мужем.
— В этом уже нет необходимости, — раздался голос с переднего сиденья.
У Ирины внутри все застыло: не может быть, этого не может быть. Он же…
— Ты же давно…
Голос предательски запнулся, не сумев преодолеть комок в горле. Она чуть откашлялась и повторила попытку:
— … должен быть в Ялте…
Лишь теперь поняла, в какое жуткое положение попала. Руки задрожали. Он же всё слышал! Господи, зачем же она так разоткровенничалась?!! Или не всё? В самолете довольно шумно. Может, все-таки нет? Или из-за шума моторов она говорила слишком громко, надеясь быть услышанной попутчицей? А заодно услышали и ближайшие соседи по салону. Кошмар.
Откуда он тут взялся? Это не может быть правдой. Так бывает только в кино. Или в плохих романах. Для таких неоправданных поворотов даже придумали название: 'Рояль в кустах'. Таких совпадений не бывает. Значит, он знал, что она летит этим рейсом?
Он не мог знать.
Но он все же оказался здесь. И всё слышал. Боже!!!
— Ты всё слышал?
Сергей уже стоял рядом с ее креслом и тянул из рук Ирины саквояж:
— Я не подслушивал. Но кое-что уловил, извини.
Уловил…
Он слышал…
Он слышал, что она стеснялась его рук, его профессии…
В это мгновение ее волновало только это. Уже неважной казалась история Черкасова и его сумасшедшей матери. Сергей знает, что Ира стыдилась его все эти годы — разве есть что-то страшнее этого?!
А Никольская не скрывала удовольствия от разыгрывающейся сцены. Как будто это она придумала отличный финал для своего сюжета:
— Я же говорила: все будет хорошо!
С ужасом Ира пыталась разглядеть второго пассажира переднего ряда: неужели ее исповедь слышала и дочь?