Побудь в моей шкуре
Шрифт:
– Вы не здешний, я угадала? – спросила Иссерли, слегка повысив голос, чтобы его было слышно сквозь скрежет вгрызающихся в землю стальных челюстей.
– А ты, можно подумать, здешняя, – огрызнулся парень.
Иссерли проигнорировала его раздражение, решив повести беседу так, чтобы все же узнать хоть что-нибудь о его семье, но тут парень внезапно принялся изо всех сил вращать ручку, пытаясь как можно быстрее опустить стекло.
– Э-э-эй, Ду-у-у-ги! – орал он в окно, выставив под дождь сжатую в кулак руку.
Иссерли посмотрела в зеркало и мельком увидела рядом с бульдозером чью-то дородную фигуру,
– Дружбан мой, – объяснил автостопщик, снова поднимая стекло.
Иссерли глубоко вздохнула, чтобы унять сердцебиение. Теперь она уже не могла взять его с собой шанс был упущен. Женат он или нет, есть ли у него дети – все это в одно мгновение потеряло всякое значение. Более того, она просто не желала теперь этого знать, чтобы не расстраиваться зря.
Только бы успокоиться и побыстрее избавиться от него!
– А это настоящие? – внезапно спросил он.
– Что? – Ей было трудно произнести больше одного слова так, чтобы собеседник не заметил, как тяжело она дышит.
– Ну, то, что у тебя спереди болтается, – попытался разъяснить он. – Я про сиськи.
– Дальше… я не поеду, – сказала она, резко поворачивая машину, но все же успев включить сигнал поворота. Провидение смилостивилось над ней – сбоку виднелось заведение под названием «Гараж Донни». На заведении большими буквами было написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»
– Ты же говорила, что едешь в Инвергордон, – возмутился попутчик, но Иссерли уже поворачивала, направляя машину в проезд между гаражом и бензоколонкой.
– У меня в шасси что-то постукивает, – сказала она. – Разве вы не слышите?
Ее голос звучал хрипло и неуверенно, но сейчас это уже не имело никакого значения.
– Я лучше попрошу механика посмотреть. А не то еще в аварию попаду.
Машина остановилась. За грязными окнами «Гаража Донни» теплилась какая-то жизнь: звучали голоса, хлопнула дверца большого холодильника, загремели бутылки.
Иссерли повернулась к автостопщику и вежливо показала ему на шоссе.
– Вы можете попытать счастья там, – посоветовала она. – Это хорошее место. Водители здесь едут медленно. А мне нужно машину привести в порядок. Если вы все еще будете здесь, когда я закончу, я, так и быть, повезу вас дальше.
– Да ладно врать-то, – хмыкнул он, но все-таки вылез и поплелся прочь.
Иссерли открыла дверцу и выбралась из машины. Когда она распрямилась, ее спину пронзила боль. Опершись о крышу «тойоты», она проследила, как Густобровый пересек дорогу и, пошатываясь, побрел вдоль кювета подругой стороне. Холодный ветер высушил покрывавший кожу Иссерли пот и наполнил ее легкие чистым кислородом.
Теперь ей больше ничего не грозило.
Она вытащила заправочный пистолет из подвески, с трудом удерживая его в своей хрупкой лапке. Сложность заключалась не в том, что пистолет был слишком тяжелым, а в том, что ладонь Иссерли была слишком узкой. Только с помощью обеих рук ей удавалось засунуть носик пистолета в горловину бензобака. Тщательно сверившись со счетчиком на бензонасосе, она залила в бак бензина ровно на пять фунтов. Пять ноль-ноль. Затем она повесила пистолет на месте, зашла в здание и заплатила за бензин одной из пяти фунтовых банкнот, которые берегла специально для этой цели.
Все это заняло
Прошло часа два, близился вечер, и начинало темнеть – было где-то около половины четвертого. Напуганная тем, что история с Густобровым случилась так близко от дома, Иссерли отъехала с полсотни миль на юг, миновав Инвернесс и добравшись почти до самого Томатина, прежде чем решила все-таки вернуться домой с пустыми руками.
Ей довольно часто случалось находить кого-нибудь и после наступления темноты; час, в который она решала вернуться домой в каждый конкретный день, зависел исключительно от ее азарта и физического состояния. Одна неудачная попытка могла настолько выбить Иссерли из колеи, что она сразу же спешила домой, на ферму, где могла обдумать в спокойствии, в чем заключалась ее ошибка и что нужно делать в дальнейшем, чтобы вновь не подвергнуть себя опасности.
На обратном пути Иссерли гадала, что ее повергло в такое уныние – неужели встреча с Густобровым?
Она никак не могла ответить себе на этот вопрос, потому что путалась в собственных чувствах. Она всегда вела себя так, даже когда была совсем маленькой девочкой и еще жила с родителями. Мужчины никогда не могли понять, что у нее на уме, но она и сама этого никогда не могла понять и ломала над этим голову ничуть не меньше других. О том, что она тоже способна испытывать эмоции, становилось известно в прошлом только в те моменты, когда с ней случались внезапные бурные вспышки гнева, часто влекшие за собой самые печальные последствия. Став взрослой, Иссерли научилась полностью владеть собой и держать свой гнев под спудом. В нынешней ситуации, когда от выдержки зависела ее жизнь, самообладание становилось просто необходимым. Но в результате этого Иссерли порой сама не могла разобраться, что же она на самом деле чувствует. Ее собственные переживания стали казаться ей увиденным краешком глаза отблеском чьих-то фар в боковом зеркале. Увидеть их ей удавалось лишь украдкой, подглядывая за ними.
Не так давно она стала подозревать, что все эмоции, так и не выплеснувшиеся наружу, застряли внутри ее организма, словно непереваренная пища, и теперь проявляются в виде различных физических симптомов. Боли в спине и резь в глазах в последнее время давали о себе знать гораздо сильнее, чем обычно, безо всякой особенной причины – очевидно, просто потому, что Иссерли постоянно пребывала в беспокойстве.
Еще один тревожный признак: в последнее время самые банальные события – вроде школьного автобуса, который обогнал ее сегодня утром в тумане, – огорчали ее непропорционально сильно. Будь она в нормальной форме, зрелище автобуса, битком набитого ухмыляющимися и жестикулирующими подростками, ничуть не смутило бы ее. Сегодня, однако, после того как Иссерли пришлось покорно плестись позади него несколько миль подряд и все это время школьники строили рожи, подмигивали и что-то рисовали своими сальными пальцами на запотевшем стекле широкого заднего окна, за которыми они казались персонажами на экране телевизора, она совершенно пала духом. Ей казалось, что все их недоброжелательные жесты направлены лично против нее.