Поцелуев мост
Шрифт:
На следующее утро я выхаживала в своей квартире обоих – и Ренату, и Матвея. Вчера охранники приволокли их ко мне домой в невменяемом состоянии. Сейчас моим страдальцам мог бы помочь капустный рассол, но его не было. Зато на столике лежало, предусмотрительно оставленное охранниками, фармацевтическое средство от похмелья. Я растворила в воде таблетки и дала выпить каждому больному. Вскоре они повеселели. У Матвея вдобавок появилось смущение во взгляде.
– Ленок, я, кажется, вчера перебрал маленько? Прости меня!
Он был такой жалкий, имел такой виноватый и прибитый вид, что я сама почувствовала неловкость:
– Это ты меня прости, Матюша. Бросила тебя с этими чудиками-художниками, оставила без призора, вот ты и заскучал. Понимаешь, я сама совершенно растерялась от всей этой суеты. И то надо предусмотреть, и это… Голова кругом!
Затем я подошла к Ренате:
– А ты, горемыка, как? Ожила немного? Кстати, Игорь звонил поздно вечером. Извинялся, что не мог прийти. Вчера к ним иностранная делегация приехала, какие-то важные переговоры были. Он даже мобильник отключил.
– Но позвонить, предупредить мог?
.– Ты, Рената, плохо знаешь деловых людей. Они звонят, только когда им что-то от тебя нужно. Всякие звонки вежливости – да они не знают, что это такое.
– Значит, и я для него не существую?
– Он хотел с тобой поговорить, объясниться. Значит, все-таки существуешь, девочка!
Рената взяла трубку и набрала номер Игоря. Но его аппарат вновь не отзывался.
Еще через час Рената окончательно пришла в себя, выпила кофе и покинула мой дом.
Матвей хмуро курил папиросу за папиросой, о чем-то раздумывая. Пригасив последнюю, отправился в душ. Вышел из ванной посвежевший, оделся и сообщил, что направляется в церковь: исповедаться и причаститься.
– Я вчера вышел из берегов, сам не понимаю, как контроль над собой потерял. Надо у Господа прощения попросить, чтобы наставил меня, чтобы не приносил я тебе новых огорчений. Может, вместе сходим?
– Иди один, Матвей. Мне сегодня надо в германское консульство ехать, пора визу оформлять. Женечка мне уже приглашение прислала.
– Я без тебя скучать буду.
– И я.
Глава 14
После открытия выставки наступила передышка. Суета, связанная с ее организацией, осталась позади. Посетители наведывались редко. Наша галерея расположена в глухом уголке города, и пресса почти игнорировала наш дебют – несколько формальных заметок об открытии выставки погоды не делали. Мне оставалось только перечитывать отзывы, оставленные зрителями на цветных полосках бумаги. В них звучала благодарность за наши усилия, приятно дополненная восторженностью откликов об экспонатах.
Я прибралась в читалке, разложила по полкам новые журналы – все художественного направления. К нам заглядывали школьники и студенты, чтобы написать доклад или реферат по искусству, приходили степенные пенсионеры скоротать время в теплом помещении и просто любопытные, прослышавшие о нашем культурном центре. Но сегодня в библиотеке был санитарный день.
Я прошла на веранду, надеясь застать там Ренату. Она, поджав под себя ноги, сидела на своем тюфячке и читала газету. Едва ли не впервые я видела ее за чтением – зрение не позволяло Ренате уделять много времени этому занятию. Она склонилась над газетной страницей и водила по строчкам большой круглой лупой. При моем появлении вздрогнула и поспешно сунула газету за спину.
– Что-нибудь интересненькое нашла? – беспечно спросила я.
– Так, ничего особенного.
Рената резво встала и, прихватив газетку, попыталась выйти с веранды. Меня насторожили ее поспешность и явно расстроенное лицо. Я заступила ей путь:
– Критики заметили нашу экспозицию? Нелицеприятная рецензия?
Рената протянула газету. Мне сразу бросился в глаза крупный черный заголовок: «РАЗВРАТ У ПОЦЕЛУЕВА МОСТА». Я уткнулась в статью. По мере того как я читала, щеки мои пылали все сильнее.
Нет, это не критический разбор работ, это наглое вранье о том, чего не было в нашей галерее и быть не могло. Злостный писака сообщал, что в нашей галерее выставляются не художественные работы, а порнография. Упоминалась скульптура Ренаты. По статье выходило, будто она являла «совокупление голых тел». Хотя изваянные персонажи были одеты, как живые люди, в повседневную одежду.
Мне стало совсем дурно, когда речь в статье зашла о хозяйке галереи, то есть обо мне. Я обвинялась в том, что постоянно держу в своем доме девочек. При этом делались грязные намеки, назывались имена Гальчика и Ренаты. Во всяком случае, было очевидно, что некоторые факты журналисту подкинуты доброжелателем и безбожно передернуты.
Заканчивалась статья призывом объявить бойкот моей галерее и добиться от властей ее закрытия.
Я отложила газету. Рената с испугом смотрела на меня. Стон прорвался сквозь сдавивший мне горло спазм, слезы градом покатились из моих глаз. За что? За что такая несправедливость? Только за то, что в моей галерее вместо гравюр Шишкина и Репина выставлены экспериментальные работы? Но почему вместо критического разбора работ ушат грязи?
Рената подошла к шкафчику бара, закрытого на ключик. Отомкнула его и взяла красивой формы бутылку в виде пузатой гитары. Достав оттуда же две стопочки, она плеснула в них жидкости чайного цвета:
– Выпей коньячку, Лена. Плюнь на этих продажных писак. Как дважды два ясно, что статья заказная.
Я сделала несколько глотков, и мысли мои сменили направление.
– Но кому это надо? Кто заказчик?
– Кто же, кроме нормалистов! Уверена, это их рук дело. Особенно теперь, когда перебежчица Зайчиха на их сторону переметнулась.
– Но в статье ведь и самой Гале досталось! Не думаешь ли ты, что она нарочно…
– С нее станется. Если Зайчиха, работая в твоей галерее, помогла конкурентам подделать твою подпись, что для нее какая-то статья в газете. Ей с Коровцом главное – выжить тебя с этого места.