Поцелуев мост
Шрифт:
Врач разрешил пройти к Игорю через пять дней после операции, когда его перевели в обычную палату. И тут возникла нешуточная конкуренция среди желающих навестить больного. Кроме Дениса, имеющего безусловное право быть рядом с отцом, к Игорю стремились и женщины. Нас, претенденток, оказалось трое. И каждая, чтобы получить пропуск, назвалась его женой: и Ольга, его первая супруга, и Рената, с которой он был вместе последние месяцы, и, разумеется, я. Мы стояли в вестибюле больницы, окружив лечащего врача со всех сторон. Ольга, по обыкновению, вопила на всю больницу, требовала пропустить к Князеву именно ее и потрясала перед врачом судком с куриным
Но мне казалось, что в эти минуты рядом с Игорем должна находиться я. Я тоже перенесла в свое время реанимацию и наркоз. Только я сейчас могла понять Игоря и помочь ему. Заикаясь от волнения, я высказала врачу свои соображения.
– Милые дамы, – устало вздохнул врач, – пока вы спорите, я предлагаю подняться в отделение молодому человеку. А больному я обрисую ситуацию, пусть он сам решит, кого считать своей женой, кому выписать пропуск. К счастью, Князев уже в сознании и может сделать это, но учтите, он очень слаб и лишние волнения ему вредны.
Врач вывинтился из нашей осады и быстрым шагом направился к лифту, Денис поспешил за ним. Мы пристыженно замолчали. Я представила, как комично выглядела наша перепалка в глазах врача. Но нам было не до смеха, мы хотели одного – помочь Игорю, облегчить его страдания. Даже ретивая Ольга, вытерев платочком глаза, примирительно предложила:
– Может, установим расписание, будем навещать Игоря по очереди?
Вероятно, она не надеялась, что Игорь выберет именно ее. Мы с Ренатой промолчали. Вскоре в вестибюле вновь появился врач:
– Кто здесь Нечаева Елена Павловна? Я вышла вперед.
– Предъявите в регистратуру паспорт, я распоряжусь, чтобы вам выписали постоянный пропуск. А вам, милые дамы, – он повернулся к Ренате и Ольге, – придется подождать, пока больному не станет лучше. Тогда, надеюсь, он сможет принять всех.
Последние его слова потонули в возмущенном Ольгином крике и плаче Ренаты, и врач быстренько ретировался через служебный вход.
Я вошла в палату Игоря, трепеща от страха…
Глава 22
Прошел месяц со дня трагедии, и стало ясно, что чуда не произойдет: Игорь не сможет встать на ноги. До конца жизни он будет прикован к инвалидной коляске. Игорь был беспомощен, как младенец, однако его не бросили на произвол судьбы. Рядом с ним все время находились близкие люди, не считая платной сиделки. И Денис, и я, и Рената, и властная Ольга, сменяя друг друга, приезжали в больницу.
Очень скоро Ольга, хотя Игорь и возражал против ее присутствия, завоевала себе право быть рядом с бывшим мужем большую часть дня. Она оттеснила меня и Ренату, прогоняла сиделку – все сама! Надо отдать должное ее умению выхаживать больного. Ольга обмывала Игоря дезинфицирующим раствором, подносила судно, кормила домашними обедами и поила из маленького поильничка с удобным носиком. Игорь жаловался мне на назойливую заботу Ольги, но слабость не позволяла ему влиять на ситуацию. Смирилась с Ольгиной экспансией и Рената, она посещала Игоря в часы, когда Ольги не было в больнице. Вкусные обеды требовали времени и на их приготовление, и на покупку свежих продуктов, непременно с рынка.
Рената оказалась непревзойденным психологом, и никто, кроме нее, не смог бы вдохнуть душу в обездвиженное тело Игоря. Первые недели он был полностью подавлен, не хотел жить. Рената читала ему книжки, исключительно детские – все серьезное оставляло его равнодушным. Особенно полюбил Игорь истории про маленького медвежонка Винни-Пуха. Он и сам казался себе таким глупышом, с головой,
Я бывала у Игоря реже всех, хотя именно меня он хотел бы видеть рядом. Однако вступать в борьбу с преданными ему женщинами у меня не было сил.
Я запомнила первое посещение Игоря. Запомнила с множеством ненужных деталей, как запоминается первое свидание, но забыла главное – свои чувства в тот момент. Полагаю, это была невыносимая душевная боль, с которой невозможно жить, поэтому она и скрылась в подвале моей памяти.
Я вошла в палату Игоря, трепеща от страха. Не знаю, какого Игоря я ожидала увидеть, но увидела абсолютно незнакомого мне человека. Он лежал под легкой простыней, плоский, почти бестелесный. Куда делся его объем за несколько дней пребывания в реанимации, для меня до сих пор остается загадкой. Бледное, впалое лицо мало отличалось своей белизной от простыни, только угольные штрихи отросшей щетины, как черные мушки, осыпали его щеки и подбородок.
Игорь слабо улыбнулся. Я осторожно присела на край кровати и взяла Игоря за руку. Она была холодная и безжизненная.
– Вот и все, Елка, – произнес он одними губами, – отбегался твой Игореха.
Почему он назвался «моим», хотя не был со мною уже несколько лет? Однако в те минуты я тоже чувствовала его своим – и мужем, и сыном, и просто единственным человеком, необходимым мне в жизни. Я попыталась как-то утешить Игоря, говорила ободряющие слова… Но возможно, он ждал от меня совсем других слов. Игорь слушал меня с каким-то равнодушием, будто речь шла не о нем. Я посидела еще несколько минут, поправила подушку, подала ему утку. Забинтованные ноги были как два толстых, безжизненных валика, имеющие к Игорю косвенное отношение. Шевелить ими он не мог. Я снова прикрыла их простыней, вынесла утку. Когда вернулась в палату, Игорь дремал. Я тихо сидела рядом, но вскоре заглянул врач и сказал, что для первого свидания достаточно, больному нужен покой. За Князевым присмотрит сиделка. Для него это лучше – все волнения больному противопоказаны. Я ушла.
С каждым днем Игорь шел на поправку, становился крепче. Как я уже сказала, больше всего при нем находилась Ольга. Я заглядывала через два-три дня, в те часы, когда у Игоря дежурила Рената. Обычно она деликатно выходила из палаты покурить, оставляя нас с Игорем наедине – он лежал в отдельной палате. Незадолго до выписки Игоря я пришла в больницу в привычные часы и случайно стала свидетельницей его разговора с Ренатой. Я уже стояла в предбаннике, маленьком тамбуре между палатой и санузлом, уже хотела постучать в сизое, матовое стекло в верхней части двери, как услышала:
– Ренатик, девочка, я не хочу, чтобы ты связывала свою жизнь с инвалидом. Елена, тут особый случай, Елена…
Услышав свое имя, я замерла, но Рената тотчас перебила Игоря:
– Для меня ты – не инвалид, а любимый человек, мой маленький Винни-Пух. Я буду счастлива связать свою жизнь с твоей.
Матовое стекло двери было передо мной экраном, на котором разыгрывался театр теней. Лучи солнца, падающие из окна на фигуры Игоря и Ренаты, по всем законам оптики огибали их и проецировали картинку на дверь. Моя же тень в темноте предбанника была не видна им. Мне бы следовало повернуться и уйти или тотчас постучать, но поступить так оказалось выше моих сил.