Поцелуев мост
Шрифт:
Не дождавшись ответа, Алексей покинул баньку. Вновь стало темно, как в могиле. Однако через несколько минут дверь вновь приоткрылась, и с возгласом «Жри!» мне швырнули на пол миску. Я нащупала в ней две холодные картофелины, сваренные в мундире. Сковыряв ногтями шкурку, я с жадностью стала жевать. Даже без соли картошка была замечательна. Я зачерпнула пустой миской воды из ведра, стоящего у холодной печи, и запила скудный ужин.
Два последующих дня не принесли перемен в моем положении. Сколько еще могло так продолжаться? Мой обморок в первый день пленения, возможно, спас меня от истязаний: похитители поняли, как ничтожен запас прочности моего организма. Пока я была нужна им в добром здравии и памяти. На третий день ко мне вновь заглянул Алексей. Веселый. Сказал, чтобы я молилась. Завтра все будет ясно. Или Князев заплатит выкуп, или они прикончат меня.
– Собрать назначенную сумму в такой срок ему будет трудненько, но дольше рисковать, держать тебя здесь мы не можем. Ты по-прежнему отказываешься подписать бумаги на отказ от галереи? Этим ты спасла бы себя и избавила своего дружка от непосильных хлопот.
– Вы ничего не посмеете мне сделать! Еще как посмеют, подумала я про себя. И еще одно мучило меня: «Как они выследили? Я же никому не говорила, что еду на кладбище?» Я не удержалась и спросила об этом Алексея.
– Ты сама, дуреха, на всю галерею прокричала, что едешь за город, к своей малахольной художнице. Лучшего места для охоты, чем на загородном шоссе, не придумаешь. Но там, где наша тачка погладила тебя, слишком оживленное движение. Мы не стали рисковать. А потом ты упростила нам задачу, свернув в сторону кладбища. Еще раз говорю, можешь избавить себя от неприятностей, если не будешь упрямиться.
Я не ответила и вскоре вновь осталась одна в своей темнице. Самым страшным испытанием для меня в эти дни был холод. По ночам еще держались заморозки. К счастью, днем банька нагревалась солнцем, и я немного оттаивала.
К ночи опять стало прохладно. Я свернулась клубком и закуталась почти с головой в тулуп. Спасительный сон не приходил. Может, это последняя ночь моей жизни. Последняя! Внезапно отчаяние уступило место отстраненному спокойствию. Когда нет выхода, приходит это удивительное безразличие к своей судьбе. Даже если они вытянут у Игоря деньги, я не уверена, что меня отпустят. Разумеется, за минувшие дни я обследовала свою камеру: стены и пол крепкие, в дымоход тоже не вылезешь, да еще страж под окном. Вспомнились многочисленные фильмы, где герои с легкостью выбираются из сараев, подвалов и прочих мест заточения. То в фильмах. В жизни не выйти даже из закрытой комнаты.
Сколько себя помню, в скверных ситуациях я всегда застревала надолго. Детство прожила под давлением мамы, учителей, позднее – под гнетом обстоятельств. Я подстраивалась под всех и подо все, никогда не жила так, как мне хочется… Вдруг приоткрылся глазок в камеру, где прошли пятнадцать лет брака с моим первым мужем Ефимом. Я сама загнала себя в это положение, от неумения бороться за свое счастье. Счастье для меня значило возможность быть рядом с Игорем, любить его и быть любимой. С Игорем, но не с Ефимом.
Все началось со школьных времен: Игорь – учитель-стажер, я – ученица десятого класса. Потом были случайные встречи в институтские годы: он уже выпускник (и всегда в окружении девчонок), я – робкая первокурсница. И наконец, спустя пятнадцать лет – недолгий миг счастья, наше единение. Этот миг прервала моя болезнь, ее последствия. Если бы у Игоря тогда оказалось хоть немного терпения… Он сам недавно признался, что не верил в мое выздоровление.
Опять моя память норовит вытолкнуть имя Ефим на задворки. Нет, сейчас я должна посмотреть правде в глаза. Иного времени у меня может и не быть.
С Фимкой мы вместе росли. Это впоследствии у него появилась «историческая» родина, а тогда нашей родиной был коридор коммунальной квартиры. Мы катались по нему на трехколесных велосипедиках, прятались за старыми комодами, пугали друг друга, выскакивая из темных закутков. Фимка был другом детства – никак не героем моих грез. Но домашний, избалованный мальчик смотрел на меня другими глазами. Он трудно сходился с другими детьми, а потому я оказалась его единственным завоеванием. В шестнадцать лет он признался, что любит меня. Но я была годом старше и засматривалась на взрослых парней, настоящих мужчин. Мой идеал воплотился в Игоре, но тот оказался недосягаем. А Фимка всегда был рядом. Когда Игорь женился (мне в тот год исполнилось восемнадцать), я вышла замуж за Ефима!
Никогда не выходите замуж за друзей детства.
Я не люблю вспоминать годы, прожитые с Ефимом. Это потерянное время. Пока наша дочка была маленькой, она заполняла мою жизнь. Но едва подросла, стало ясно, что, по сути, я одна. Почему же распался наш брак с Ефимом? Теперь я могу ответить на этот вопрос: с ним мы не сумели сменить детские платьица на взрослую одежду. И жили глупо, по-детски ссорились, боролись за главенство, не уступали даже в мелочах. На волне перестройки, оказавшись не у дел, Ефим уехал в Израиль, и я освободилась, наконец, от коридора детства. Стала взрослой, и мне пришлось учиться жить заново.
Не я одолела обстоятельства, они исчезли сами. Все рано или поздно решается само собой, но иногда на это уходит вся жизнь. Не однажды я плыла по течению, и куда оно меня занесло? И сейчас я могла бы подписать бумаги, отдать врагам мою с такой любовью выстраданную галерею, но я не сделаю этого. Я слишком хорошо знаю, к чему ведет соглашательство.
За окном баньки забрезжил рассвет. Я слышала, как за бревенчатыми стенами раскатисто храпел мой тюремщик. Если бы я могла выбраться отсюда! Вскоре я услышала рокот заведенного мотора, потом он стал удаляться, и вновь наступила тишина. В это утро никто не принес мне даже стылой картошки. Похитители поехали на встречу с Игорем? Бессонная ночь лишила меня охватившего ночью безразличия и выдавила из глубин животный страх. Я хотела жить. Я отчаянно забарабанила в окошко, умоляя выпустить меня. Внезапно храп охранника прекратился, потом послышались какие-то хрипы, возня. И все затихло. Я припала носом к стеклу, пытаясь разглядеть, что происходит на улице. Еще спустя мгновение я увидела знакомую невысокую, жилистую фигуру Матвея!
– Леночка, ты здесь? Сейчас, родная, сейчас, я тебя освобожу.
Лязг сбиваемого топором амбарного замка, и дверь моей темницы распахнулась.
– Ты жива? – Матвей кинулся ко мне, с жадностью ощупал мое тело, выдернул из тяжелой дохи. – Бежим, родная.
– А что с этим? – показала я на лежащего на земле стражника. – Может, помощь нужна?
– Ему не нужна помощь, – холодно отозвался Матвей и потянул меня за руку, прочь от баньки.
На хозяйственном пятачке перед выездом на дорогу стонал от боли другой охранник, держась за голень и перекатываясь с боку на бок.
Мы бежали вдоль голого перелеска, по краю дороги, стараясь ступать на твердые кочки, чтобы не провалиться в размякшую весеннюю землю. Я изнемогала от усталости, голода и бессонной ночи. Я опустилась на пень, о который споткнулась:
– Все. Больше не могу.
– Еще чуть-чуть, милая. Тут недалеко, за поворотом, спрятана моя машина.
– Твоя машина?
– Ну да. Мне Татьяна удружила.
Однако мы не успели добежать до нужного поворота. С другого конца узкой колеи послышалось урчание мотора. Матвей подхватил меня на руки и широким шагом устремился в глубь леса. Едва он скатился вместе со мной в ближайшую воронку (благословенное эхо далекой войны), как мимо, переваливаясь через корни деревьев, проехала машина Алексея.