Поцелуев мост
Шрифт:
– Он очень хороший человек, Женя. Верный, надежный.
– Папа тоже был верный и надежный, но ты его бросила за то, что он остался без работы. А Матвей Николаевич чем лучше? Я у него спрашивала, кем он работает, и он ответил: кем придется!
Ах, Женька, Женька! Ефим давно накачал тебя сказками о своей верности. Он только забыл рассказать, что, когда ты еще лежала в пеленках, он уже ходил налево. Сейчас ты сама мать, может, стоит раскрыть тебе глаза на отца? Нет, какая бы взрослая она ни была, говорить с ней на эту тему я решительно не могу.
– Не все так однозначно, моя девочка. А знаешь, здесь, – я обвела веранду руками, – в этой мастерской работает художница, сотрудница моей галереи, которая тоже попала под чары Игоря Дмитриевича. И она умоляет его разрешить ей жить в его доме.
Как у вас тут интересно! Все кого-то любят, переживают, а я погрязла в трех «К»: Kiiche, Kirche, Kinder 4 .
– Церкви, наверно, нет в твоей тройке?
– Нет. Родители мужа хотели, чтобы я синагогу посещала, но какая из меня еврейка. Я себя русской ощущаю. А православной церкви рядом нет. Вот и получается, что душу мне раскрыть негде и некому.
4
Кухня, церковь, дети (нем.).
– Разве ты не любишь Михаила? Или он тебя обижает?
– Лучше бы обижал, а так – я его совсем не вижу, он все время на работе. Я понимаю, мужикам вкалывать приходится, особенно сейчас, когда в Германии такая безработица.
– Ладно, Женечка, мы с тобой по театрам походим, по выставкам. Наверстаешь за все годы сидения дома.
– По театрам… – Женя вздохнула и о чем-то задумалась.
Настроение у дочки улучшилось, когда наконец прилетел в Петербург Ефим. Я выделила ему комнату и старалась не оставаться наедине, чтобы не будоражить прошлое. По вечерам мы мило, будто были, как прежде, одной семьей, ужинали на кухне. Ефим рассказывал о своей семье, скупо о новой жене и маленькой дочке. Но особенно гордился своей новой работой. Ефим всегда увлекался фотографией, а теперь сделал ее своей профессией. Он на паях с другом-эмигрантом открыл цифровую фотостудию и принимал заказы, в основном от девушек, желающих стать фотомоделями, – делал для них портфолио. Несколько работ Ефим привез с собой в Россию и собирался выставить в моем салоне. И хотя он заранее не предупредил об этом, я пообещала найти место и для привезенных им портретов. Все было чудесно, пока мы общались втроем.
Но один из дней нам с Ефимом пришлось провести наедине. С утра Женя созвонилась с Денисом и поехала к нему в офис, чтобы передать порученные ей документы. Сказала, что вернется только к вечеру. Ефим задумался, затем предложил прогуляться по улицам нашего детства. Я согласилась. Все лучше, чем сидеть вдвоём дома, а уходить без меня Ефим не собирался. Мы вышли из подъезда, и я свернула к автостоянке (недавно я купила серебристую «ауди» взамен украденного «ровера»), но Ефим остановил меня:
– Не надо машину, пойдем пешком. Погода чудная, да и недалеко до наших пенат. От Поцелуева моста до Львиного рукой подать.
Я не возражала.
– Да, местечко ты классное выбрала! Умеешь окружить себя подходящим пейзажем.
Ефим раскрыл фотокамеру, с которой никогда не расставался, и осмотрелся. Мне и самой нравилось место, где находились мои дом и галерея. Крюков канал прямым рукавом вклинивался в светящуюся солнцем реку Мойку, отдавая ей свои воды. Мы остановились на невзрачном деревянном мосту через канал, который я считала безымянным. С этого места было хорошо кадрировать Поцелуев мост, попавший даже в городской песенный фольклор. До него было метров десять– пятнадцать.
– Встань, Лена, пожалуйста, на Поцелуев мост, для фактуры.
– Снимай, Ефим, без меня. Я не люблю позировать.
– Ладно, тогда я тебя здесь щелкну!
Он отскочил в сторону и остановился у столбика с названием моста, машинально посмотрел вверх.
– Фьюить! – присвистнул он. – Матвеевский мостик. Это что же?! Ты со своими денежками уже своего хахаля увековечила?
О Матвее Ефиму успела рассказать дочь, но впервые Ефим назвал это имя.
– Ефим, не забывайся!
– Да чего ты из себя цацу строишь!
Первые дни бывший муж держался прилично, а сейчас повел себя как встарь. Но сейчас я не была обязана терпеть его закидоны.
– Иди один! Я с тобой дальше не пойду, – твердо заявила я.
– Брось ломаться, не девочка. – Ефим грубо дернул меня за ремешок сумочки. – Что я такого сказал?
Я потянула сумку к себе, и ремешок оборвался.
Ефим растерянно держал мою сумку в руке, не зная, что с ней делать. Да, он всегда был таким: то вспыльчивым, то ласковым, то грубым, но чаще просто невыносимым. И годы не изменили его привычек. Я уже забыла, как мучилась от его истерик, криков, а не только измен. Молча взяв у него сумку с оторванной ручкой, я сунула ее под мышку и пошла вперед. Ефим, как побитый пес, плелся сзади. Нет, нам не следовало встречаться! Однако скоро моя обида улеглась: сама виновата, знала, кого приглашаю. Мы прошли тихими старинными улочками и вышли на канал Грибоедова, к Львиному мостику. Четыре льва застыли по его углам, удерживая железные ванты в своей пасти. Мостик вздымался изящной дугой над зеленоватой водой и чуть покачивался – когда-то, детьми, я и Фимка бегали по его дрожащим доскам. Однако старые давно сгнили, и сейчас под ногами у нас желтел свежий настил. Я не хотела возвращаться в прошлое, но Ефим, кажется, провалился в него. Он остановился в центре моста, заступил мне дорогу и неожиданно крепко обнял меня и поцеловал прямо в губы. Я оттолкнула его. Вытерла рот рукой. Нет, каков нахал!
– Ты что, с ума сошел? Дети смотрят.
Рядом, у спуска дети вылавливали удочкой пустые бутылки, но теперь, забыв о своем занятии, с любопытством глазели на нас. Один мальчонка, состроив смешную рожицу, закричал:
– Жених и невеста, тили-тили-тесто!
– Пошли назад, что ли? – предложила я, не в силах сердиться.
– Нет, пройдем к нашему дому, на Подьяческую, – возразил он. – Прости за несдержанность, воспоминания нахлынули.
Мы сошли с деревянного настила и оказались на улице нашего с ним детства. Подошли к знакомому дому, вошли во двор, посмотрели на наши окна. Современные стеклопакеты заменяли оконные переплеты на всем этаже.
– Нашего дома больше нет, – констатировала я.
Однако он упрямо цеплялся за прошлое:
– Аленка, разреши поцеловать тебя в последний раз. Сейчас в этом дворе стоит мальчик Фимка, который любил тебя.
– Не меня, Ефим, а девочку с косичками, которой давно нет. Я тебя понимаю, ты много лет не был в стране, в нашем городе, сейчас увидел знакомый дом и проснулся-встрепенулся.
– Но и ты отсутствовала изрядно.
– Да, но я живу здесь почти год. Конечно, этими дорожками не раз протопала, много чего передумала. И поняла свою главную ошибку в жизни – первое замужество. Извини. Нельзя выходить замуж без любви.
– Но наша дочь, Женечка, – разве она ошибка? Она оправдание нашей жизни, так ведь?
Жизнь не нуждается в оправдании. Жизнь есть просто жизнь, и она продолжается. Я счастлива, что у меня есть дочь и есть любимый мужчина Матвей.
– А обезноженный Игорь уже не любимый? – безжалостно выдал Ефим.
Вот так всегда, стоит приоткрыть на мгновение душу, дать слабину, как Ефим вламывается в нее грязными лапами.
– Знаешь, Ефим, лучше бы ты переехал в гостиницу.
– Но я так давно не видел дочь, не общался с ней, ты не имеешь права выгнать меня!