Поцелуй через стекло

Воронина Алина

…Сквозь причудливо разросшиеся стебли плюща виднелись брёвна, потемневшие от времени, а мутные окна подслеповато щурились.

Гумер резко выдохнул, будто в ноздри попал инородный предмет, и толкнул дощатую дверь. Пахнуло нежилым. Он миновал сени, в которых стояли пустые вёдра. Рядом притулилось коромысло. «Материнское!»

В родительской спальне всё оставалось на прежних местах. Он опустился на стул, сиденье которого было обито набивной тканью. Стул этот, как и его три сородича, сохранили первозданную свежесть, ибо предназначались для гостей. Припомнив это, Гумер отметил детскую цепкость

своей памяти. Затем его взгляд упёрся в прикроватный столика, где лежал толстый, но компактный томик в зелёной обложке.

«Коран!» Вот над какими духовными вопросами бился отец- атеист на склоне жизни.

Гумер полистал зелёный томик, отметил карандашные подчёркиванья и вернул на место, после чего прилёг на старую металлическую кровать с блестящими шариками на спинках. Скорее всего на ней он и был зачат. От этой мысли в голове вдруг всплыли строчки английского поэта Джеймса Томсона «В комнате»:

— И молвит ложе: средь людей ничто не ново для меня. Я с ними в счастье и беде за ночью ночь, день ото дня. Я знаю, чёрен кто, кто бел, Кто здрав, недужен кто в дому, Кто стал отцом, кто овдовел, Кто погрузился в сон, кто — в тьму.

Но эту оду кровати прервало какое-то движение снаружи. Не вставая с ложа, он отогнул занавеску. Ни души.

Мысли вновь вернулись в прежнее русло.

Когда он в последний раз писал стихи? Когда любовался закатом? Или просто лежал на траве? — Не вспомнить теперь. И ведь прав поэт, имя которого он напрочь забыл:

— Всё меньше любится, Всё меньше дерзается, И время лоб мой с разбега круши, Приходит страшнейшая из амортизаций — Амортизация сердца и души

Невесёлые размышления были прерваны поскрёбываньем в дверь. Чертыхаясь, он поднялся с кровати и двинулся к выходу.

— Кто там?

— Это я! — пропищали снаружи.

— Ёлы палы! Лес густой! — вырвалось у него заимствование из лексикона незабвенного шофёра Толи.

Девушка Мирра из города Мирного. Собственной персоной.

— Можно мне войти?

На незваной гостье — футболка и шорты. Так что тату предстаёт во всей полноте картины: волнистые корни спускаются к щиколоткам и далее по подъёму ступни. В добавление к ветвям на руках.

Но, будем честны, округлая, задорная попка «девушки-дерева» тоже не была обойдена вниманием.

— А ещё говорят, что незваный гость хуже татарина! — шутит Гумер, пропуская Мирру вперёд. — Как ты нашла меня?

— Чисто случайно.

Я встретила вас на площади.

— Ты следила за мной? — оторопел мужчина.

— Ну если вы так это называете… — Конец фразы она предпочла проглотить.

— Чай? Кофе?

— Просто воды. — Она сняла чёрный кожаный рюкзак и поставила на пол. Он сходил на кухню и принёс бутыль, припасённую на случай утренней суши.

— Из местного источника, — отрекомендовал он напиток, разливая по гранёным стаканам. Гостья пригубила.

— Чем обязан визиту? — осведомился он, усаживаясь напротив, и тут же выдавил усмешку, призванную сгладить велеречивость фразы. В стенах, оклеенных незатейливыми советскими обоями, она звучала неуместно.

— Да так… Решила проведать.

— Миррочка, дорогуша, хочу напомнить, что сейчас эпидемия, а я — изолянт.

— Чур три раза-не моя зараза! — усмехнулась «дорогуша».

— В этом и заключается твоя благая весть?

Она поёрзала по табуретке, отчего та издала протяжный, на грани неприличия звук.

— Просто хотела сказать, что…В общем, неважно! — Здесь она скрестила ноги, отчего «корни» переплелись. — Я скоро уйду.

«Не уходи!» — взмолился он про себя и взмахнул рукой, словно отгоняя мысль.

— Привет вашей семье передавайте, — продолжила гостья. И в какой-то миг Гумеру почудилось: на её правой радужке запульсировала янтарная точка.

— Семье? А-а-а, непременно, — промямлил мужчина и моргнул, пытаясь скрыть ответный сполох в собственных радужках.

Начиная вожделеть к задорной попке, мужчина сосредоточился на тонких, как у фламинго, конечностях. Теперь рисунок на них ассоциировался с венами и вообще с кровеносной системой. Это снизило градус влечения.

— У меня не было отца. Вернее он имелся, но я его не помню.

«Она что, пытается списать своё поведение на детские травмы?»

— Извини, дорогуша, за прямоту, но какое отношение это имеет ко мне?

— Сама не знаю.

По всему её виду было заметно: девушка нечасто встречалась с великодушием, а ещё меньше рассчитывала на него.

— Тогда ты пока поразмысли на сей предмет, а я приготовлю нам чаю.

— Да, я, пожалуй, бы выпила.

— Чёрного или зелёного? — крикнул он из кухни.

— А какой вы любите?

Он предпочитал зелёный. И чтоб не в пакетиках.

Просто удивительно, как меняются вкусы в течение лет. Когда-то он заливал внутрь очень крепкий и сладкий чёрный чай.

Он пошарил по полкам в навесном шкафчике. Печенье в пачке. Сгодится. Сахар тоже есть. Взгляд наткнулся на старый расписанный какими-то аляповатыми цветами поднос. Сгрузил всё имеющееся в наличии для чаепития на него и вернулся в комнату.

Она оказалась пуста.

«Отлучилась в туалет».

Считается, так, по крайней мере посчитал Росстат, что по наличию канализации Россия в семёрку самых продвинутых в этом плане государств ещё только стремится. Вот и в Лопуховке, как при Иване Грозном, пользуются сооружениями, именуемыми «выгребными ямами». А потому визиты к ним требуют времени, особенно для слабого пола. Убедив в этом себя, хозяин принялся расставлять на столе пузатый заварочный чайник, две разномастные чашки, сахарницу и даже сливочник, куда он слил молоко.