Поцелуй дочери канонира
Шрифт:
Довольно язвительно писала Вин Карвер и о недолгом втором браке Давины. Зато когда она перешла к путешествиям и книгам, к непревзойденным по глубине политическим и социологическим исследованиям Восточной Европы, предпринятым Давиной в самые трудные и опасные времена, здесь у Вин остались только похвалы. Рассуждая об «антропологических» книгах Давины Флори, которым дали начало ее путешествия, журналистка обращалась в собственное прошлое и в милом и сладком ностальгическом тоне вспоминала о своих студенческих днях, когда, около двадцати лет назад, читала первые две книги Давины: «Полчища мидян» и «Простой человек в Афинах».
5
Дж. Китс. «Сонет, написанный после прочтения Гомера в переводе Чапмена», пер. И. Ивановского.
В конце, но не мимоходом, журналистка рассказала о «Последней из девяти колпиц», первом томе автобиографии Давины. Здесь Вексфорд, к собственному удовольствию, нашел подтверждение своей догадке о том, что название книги — строчка из «Двенадцатой ночи» Шекспира. За кратким изложением того, как описаны в этой книге детство и юность Давины, последовало мимолетное упоминание о ее встрече с Харви Коуплендом и под занавес — несколько слов, совсем немного, о ее дочери Наоми Джонс, совладелице кингсмаркэмской галереи ремесел, и внучке, унаследовавшей имя писательницы.
В последних строчках статьи Вий Карвер строила догадки о том, каковы у Давины шансы попасть в список жалуемых титулом кавалерственной дамы, и считала такую вероятность достаточно высокой. По ее мнению, через год-другой мисс Флори должна была стать дамой Давиной. Обычно, пояснила тут мисс Карвер, ждут, «пока тебе не исполнится восемьдесят, чтобы не ходил в аристократах слишком долго».
Но жизни Давины Флори не хватило на это — ее жизнь оборвалась, она умерла не своей, самой злой, насильственной смертью. Вексфорд, все еще сидевший в комнате происшествия, отложил газету и взялся изучать распечатку списка пропавших драгоценностей, который составил Джерри Хайнд. Вещей там было немного, но те, что были, стоили, вероятно, довольно дорого. Окончив, Вексфорд двинулся через двор к дому.
В холле уже вымыли — там разило дезинфекцией, запах напоминал смесь лизола и лаймового сока. Бренда Харрисон расставляла по местам вещи, переставленные во время уборки. На ее не по возрасту морщинистом лице застыло выражение крайней сосредоточенности — несомненно, и послужившее в свое время причиной появления ранних морщин. На третьей ступени лестницы, на холсте, покрывавшем ковер, видимо, уже не подлежавший очистке, сидела голубая персидская кошка по кличке Куинни.
— У меня хорошие новости для вас, — сказал Вексфорд. — Дейзи идет на поправку.
Но она уже знала это.
— Мне сказал один из ваших людей, — ответила она без воодушевления.
— Миссис Харрисон, а давно ли вы с мужем здесь работаете?
— Скоро десять лет.
Это удивило инспектора. Десять лет — это срок. После такого долгого общения он мог бы ожидать от них несколько большего участия к семье хозяев, каких-то чувств.
— Выходит, мистер и миссис Коупленд были хорошими хозяевами?
Бренда пожала плечами. В этот момент она протирала пыль с красно-синей фарфоровой совы от «Краун Дерби» и не заговорила, пока не поставила ее обратно на полированную деревянную полку. Потом ответила задумчиво, словно к своему ответу она пришла после основательного размышления:
— Они не важничали. — И, помедлив, добавила: — Во всяком случае, с нами.
Кошка встала, потянулась и медленно двинулась к инспектору. Остановившись перед ним, ощетинилась, кинула на него злобный взгляд и вдруг внезапно бросилась вверх по лестнице. Через секунду-другую сверху раздался шум — будто лилипутская лошадка галопом скакала по коридору, врезаясь в стены, опрокидывая и катая предметы.
Бренда Харрисон зажгла лампу, потом другую.
— Куинни всегда так носится в это время.
— Ничего не сломает?
Смутная улыбка преобразила ее черты, раздвинув на дюйм уголки рта, и Вексфорд понял, что она из тех людей, для кого наблюдение за повадками животных составляет развлечение. У таких чувство юмора удовлетворяется почти исключительно котятами в капорах, песиками за карточной игрой и обезьянками, пьющими чай с плюшками. И это для них прежде всего существуют цирки.
— Поднимитесь через полчасика, — ответила она, — и вы даже не поймете, что она там была.
— А так всегда бывает в этот час? — Вексфорд посмотрел на свои часы: без десяти шесть.
— Чуть раньше, чуть позже, ну а вообще да. — Бренда бросила на него косой взгляд и еле заметно усмехнулась: — Она, конечно, соображает дай бог каждому, но в часах она все-таки не разбирается, верно?
— Я хотел спросить у вас еще кое-что, миссис Харрисон. Вы не видели здесь в последние дни или даже недели никого чужого? Незнакомых людей? Или тех, кого бы вы не ожидали встретить в доме или в поместье?
Она подумала немного и покачала головой:
— Вам бы спросить Джонни. Джонни Габбитаса, да. Он ходит по лесам, он всегда на улице.
— А давно ли он здесь?
И опять ответ удивил Вексфорда.
— Где-то год. Постойте, по-моему, год будет в мае.
— Если вспомните что-нибудь — что-то странное или необычное, — вы, разумеется, сообщите нам, да?
Тем временем стемнело. Пока Вексфорд шел в обход западного крыла, по сигналу таймера зажглись прожекторы под стеной. Инспектор замедлил шаг. Он смотрел на недальний лес и на выбегавшую из него дорогу. Вчера вечером по этой дороге сюда приехали двое. А не по этой, так по короткой. Никак иначе они не могли бы сюда попасть. Почему никто из четверых не слышал машину? Или кто-то слышал? Но трое были мертвы и уже ничего не могли рассказать. Даже если кто и услыхал машину; он не сказал об этом, либо Дейзи не уловила этого замечания. Это все, что он мог узнать и когда-либо узнает. Однако завтра Дейзи расскажет ему больше.
Двое в машине увидели впереди освещенные окна дома. К восьми вечера прожекторы горели уже два часа, огни в доме — и того дольше. Проехали во двор, через воротца в стене… Но ведь машина могла не подъезжать к дому, а свернуть перед воротами налево… Налево, потом направо — и выехать на дорогу, где он сейчас стоит, на дорогу, что, пройдя в двадцати ярдах от западного крыла, сворачивает к хозяйственным помещениям и черному ходу, огибает сад за шпалерами деревьев и ныряет в бор, по которому тянется до дома Харрисонов и Джона Габбитаса.