Поцелуй дочери канонира
Шрифт:
— Аполлон и Дафна, — сказала она. — Копия Бернини [17] . Считается, что хорошая. Я не разбираюсь в этом, меня такие вещи как-то не интересуют. — Она скорчила гримасу. — Давине она нравилась. Уж та знала в таких вещах толк. Я так думаю, Аполлон хотел ее изнасиловать. Вам не кажется? Эту историю облекают в высокие слова и красивые фразы, но он именно так собирался с ней обойтись.
Вексфорд молчал, думая — что за событие из жизни Дейзи отозвалось этой ее внезапной тирадой?
17
Джованни Лоренцо (Джанлоренцо) Бернини (1598–1680) — итальянский скульптор, художник
— Он не собирался ухаживать, да? Пригласить ее на обед, преподнести ей кольцо в день помолвки… А люди такие дураки!
Слегка тряхнув головой, она повернулась и пошла прочь от фонтана. И тут же заговорила на другую тему.
— Я спрашивала у мамы об отце, когда была маленькой. Вы же знаете, дети все хотят знать. А мама… она всегда делала так — если ей о чем-то не хотелось говорить, она отправляла меня спросить у Давины. Постоянно говорила: «Иди спроси у бабушки!» И когда я спросила Давину об отце, она ответила… Вы не поверите, но она сказала так: «Милая, твоя мама в молодости была футбольной фанаткой. Ходила смотреть, как он играет. Так они и познакомились». А потом добавила: «Не буду на этом заострять внимание, но он был человек из низов». Ей нравились такие выражения — что-то вроде изящного жаргона: «футбольные фанатки», «человек из низов». «Забудь о нем, милая, — сказала Давина, — представь себе, что ты появилась на свет в результате партеногенеза, как водоросль». И тут же стала объяснять, что такое партеногенез. Это было так для нее типично — любой разговор превращать в урок. Не могу сказать, что это внушило мне хоть немного любви или уважения к отцу.
— Вы знаете, где он живет?
— Где-то в северном Лондоне. Он женат. Если хотите, пойдемте в дом и разыщем его адрес.
Входная дверь не была заперта. Вексфорд последовал за Дейзи в дом. Внутренняя дверь хлопнула у них за спиной так, что звякнули стекла. Цветущие лилии наполняли оранжерею каким-то искусственным запахом, ароматом парфюмерного магазина. По этому холлу Дейзи ползла к телефону, оставляя кровавый след на гладком блестящем полу, ползла мимо тела Харви Коупленда, убитого на этих вот ступенях. Инспектор заметил, как девушка бросила взгляд на лестницу — туда, где срезали кусок ковра и обнажились деревянные ступени. Она прошла к дверям в противоположном конце холла — за ними располагался кабинет Давины Флори.
Инспектор еще не бывал в этой комнате. Все стены тут были заняты книжными полками. Единственное окно выходило на мощеный задний двор и на стену serre chaude. Все это было вполне предсказуемо, но искусно сработанный глобус из темно-зеленого стекла на столе и садик бонсай в керамическом лотке под окном показались инспектору несколько неожиданными. Удивило его и отсутствие компьютера, пишущей машинки и каких бы то ни было электронных устройств. На столе подле кожаного пенала лежал золотой «Монблан». В малахитовой карандашнице торчали шариковые ручки, карандаши и нож для бумаги с костяной ручкой.
— Она все писала от руки, — пояснила Дейзи, копаясь в верхнем ящике стола. — Печатать не умела и не хотела учиться. Вот. Это она. Давина называла ее книжкой «неприятных адресов». Сюда она записывала адреса людей, которые ей не нравились, или тех, чье знакомство было ей бесполезно.
Список недружественных адресов оказался довольно длинным. Вексфорд открыл на букве «джей» и обнаружил только одного Джонса с инициалами Г.Г. и лондонским адресом. Телефона не было.
— Дейзи, я не могу понять, почему у вашей бабки был адрес вашего отца, а у матери — нет? Или был и у нее? И почему он записан как Г.Г.», без имени? Все-таки он был ей зятем.
— О, вы не понимаете, — Дейзи улыбнулась мимолетной улыбкой. — Ей нравилось за всеми следить. Она должна была в любой момент знать, где он и что делает, пусть и не собиралась с ним встречаться до конца своих дней… — Дейзи осеклась, потом продолжила: — Понимаете, она любила все контролировать, всем
— Дейзи, я думал, как бы потактичнее спросить вас об этом, но не знаю, как подобрать слова. О вашей матери… — Вексфорд замялся. — О друзьях вашей матери…
— Вы имеете в виду, были ли у нее любовники? Был ли друг?
Ее догадливость в который раз порадовала инспектора. Он кивнул.
— Вам она, наверное, не казалась молодой, но ей было всего сорок пять. Да и вообще, что бы люди ни говорили, возраст, по-моему, в этих делах не имеет особого значения. Друзей противоположного пола, романтические связи люди заводят в любом возрасте.
Дейзи неожиданно осклабилась.
— Давина бы точно завела. Если бы Харви слетел со своей жердочки… — В следующую секунду до нее дошла вся неуместность сказанного. Она ахнула и прикрыла рот ладонью: — О боже! Забудьте, что я сказала сейчас. Этого не было! Что заставляет нас говорить такие вещи?
Вместо того чтобы ответить (а ответить ему было нечего — «Беру назад все, что сказала!»), он мягко напомнил, что она собиралась рассказать о Наоми. Дейзи вздохнула.
— Не помню, чтобы она с кем-нибудь встречалась. Не помню, чтобы она говорила про каких-нибудь мужчин. Думаю, они ее просто не интересовали. Давина часто говорила маме, что ей нужен мужчина, чтобы «не замыкаться в себе», и даже Харви пытался тут поспособствовать. Помню, раз он пригласил к нам какого-то субъекта из политической тусовки, и Давина рассуждала, подойдет ли он для мамы… Они думали, я не пойму, что они имеют в виду, но я все поняла… В прошлом году мы были в Эдинбурге на книжном фестивале — Давина как-то там была занята, — и мама подхватила грипп и все две недели пролежала в постели. Давина все сокрушалась, какая это досада, ведь она там встретила сына одного своего друга, который очень подошел бы маме. Так она сказала Харви — что он «подошел бы» для мамы… А маме и так было хорошо. Она была довольна жизнью. Ей нравилось понемногу возиться в этой галерее, смотреть телевизор, ни за что не отвечать, понемножку рисовать, сочинять одежду и все прочее. Все эти волнения и хлопоты с мужчинами были ей совсем ни к чему.
Лицо Дейзи внезапно исказило горькое отчаяние, безутешная обида ребенка. Она навалилась на стол, подперев лоб рукой и запустив пальцы в волосы. Инспектор ожидал вспышки негодования, жалоб на судьбу, воплей протеста: отчего это случилось с ее матерью — простой и нетребовательной безобидной женщиной… Но вместо этого Дейзи, подняв голову, ровным голосом сказала:
— Джоан, как я понимаю, была такая же. Тратила тысячи фунтов на одежду, на косметический салон, прическу, массаж и все такое, но не ради мужчин. А ради чего, не знаю. Может, для самой себя… Давина была всегда настроена на любовь, на мужчин. Она называла это наполненной жизнью и думала, что это так современно — это се слово. Но на самом деле женщинам это больше не нужно. Им нравится появляться в своей женской компании… Сегодня для того чтобы быть настоящей женщиной, не нужно иметь рядом мужчину. Уже не нужно.
Казалось, она пытается в чем-то оправдать себя, в чем-то убедить. Вексфорд сказал:
— Миссис Вирсон говорит, что ваша бабка хотела, чтобы вы повторили ее жизнь, все ее шаги.
— Да, но без ее ошибок. Я же говорю, она стремилась контролировать людей. Меня-то не спросили, хочу ли я поступать в университет, хочу ли путешествовать и писать книги, и… и заниматься сексом со множеством разных людей. — Дейзи смотрела куда-то в сторону. — Но они почему-то не сомневались, что я все это буду делать. А я не буду. Я даже не хочу поступать в Оксфорд — да я, в общем, и не смогу, если у меня не будут сданы даже выпускные. Я хочу быть собой, а не чьим-то творением.