Поцелуй герцога
Шрифт:
— Мой сын болван, — сказал герцог, глядя на Оливию так пристально, что его глаза чуть не вылезли из орбит.
Она была с ним согласна, поэтому промолчала.
— И ты единственная, кто подходит ему, — с видимым удовольствием добавил герцог. — У тебя есть бедра и есть мозги. — Должно быть, Оливия вздрогнула, потому что герцог добавил: — Бедра означают много детей. Моя жена была как тростинка и посмотри, что случилось. В моей будущей невестке мне нужны бедра и мозги. Если бы у тебя, их не было, я разорвал бы данное твоему отцу
Оливия кивнула и с тех пор уже не сомневалась, что когда-нибудь выйдет замуж за Руперта. Его светлость герцог Кантервик был не из тех, кто может позволить таким мелочам, как чувства Оливии или Руперта, помешать принятию важного решения.
Прошли годы, но герцог не спешил вести сына к алтарю. Родители Оливии беспокоились, и лишь она одна не волновалась. Руперт идиот и вряд ли изменился бы.
Как и ее бедра.
Когда наконец на Кларджес-стрит появился экипаж с герцогским гербом, отец встал за правым плечом Оливии, а мать уселась рядом с ней, повернувшись лицом к двери и поправляя юбки.
Герцог вошел в комнату, не позволив дворецкому объявить о его прибытии. Герцог Кантервик не позволял кому-то еще, если это, конечно, не представитель королевского семейства, войти перед ним в дверь. Он выглядел как человек, считающий почти все население нахальными выскочками.
Наблюдательная особа, такая как Оливия, могла заметить, что сначала в комнате появился нос герцога. Он был необычайно длинным, словно дверной молоточек. Однако герцог обернул этот недостаток себе на пользу. Оливия считала, что благодаря этому он держал голову высоко, а подбородок выставлял вперед.
У герцога был такой вид, словно другие люди становились заметными лишь в его присутствии, хотя это мнение было несколько странно слышать от Оливии.
«Леди не подобает высказывать причудливые мысли», — как всегда процитировала бы мать «Замшелое зеркало».
Увы, причудливые мысли так и роились в голове Оливии, когда она с изяществом поклонилась и одарила герцога улыбкой, полной восхищения и уважения.
На лице Руперта, наоборот, застыла фамильярная улыбка, которой он тщетно пытался придать хотя бы долю уважения.
— Вот и ты! — как всегда радостно воскликнул он.
Оливия снова сделала реверанс и протянула руку. Руперт был ростом ей до плеча, и ему не пришлось сильно нагибаться, чтобы поцеловать ее перчатку. К несчастью, он унаследовал нос отца, а не его властный характер. Благодаря носу внимание еще больше приковывали губы Руперта. Его рот всегда был приоткрыт, обнажая блестящие зубы.
Оливия радовалась, что на ней перчатки: когда Руперт приветствовал ее, он всегда оставлял на ее руке влажный след.
— Вот и ты, вот и ты! — повторил он, и его лицо озарилось широкой улыбкой. Руперт часто повторял бессмысленные слова.
Оливия не могла с ним не согласиться и уже в который раз поразилась непохожести Руперта и его отца.
Герцог Кантервик был очень умен. Он был безжалостен. Оливия считала, что большинство людей позволяют чувствам вставать на пути разума. Кантервик был не из таких.
Принимая во внимание ясный ум герцога, было тем более странно, что его сын не только не отличался интеллектуальными способностями, но и зачастую не мог удержаться от эмоций. Находясь рядом с Рупертом, люди опасались, что он вот-вот запоет песню или, что хуже, заплачет. Если он сидел рядом с вами за столом, вы бы дважды подумали, прежде чем упомянуть о похоронах, пусть даже это и была престарелая двоюродная бабушка.
— А вот и Люси! — еще более радостно воскликнул Руперт. Люси была маленькой, довольно невзрачной собачкой, которую он около года назад нашел брошенной в переулке.
Люси с обожанием взглянула на Оливию, помахивая тонким крысиным хвостиком, словно это был метроном на быстром темпе.
— Сегодня мясных пирогов не будет, — прошептала Оливия, потрепав длинные уши собачки.
Люси была воспитана лучше всех. Даже после такого разочарования она облизнула Оливии руку и потрусила вслед за Рупертом.
Он раскланивался и расшаркивался перед ее родителями, предоставив Оливии возможность хорошенько рассмотреть его длинный нос и отвисшую нижнюю губу. Уже не в первый раз ей пришла в голову мысль, что ей придется выйти замуж за человека, которому лучше было бы быть невидимым. Или по крайней мере безмолвным. Она с трудом сглотнула.
— Я бы никогда не мог спать спокойно, если бы не был абсолютно уверен, что мисс Литтон желает союза с моим сыном также сильно, как мы все, — объявил герцог. — Обещание, данное школьниками, не может заставить молодого человека связать себя священными узами брака.
— Я ему сам это сказал, — с заметным удовольствием произнес Руперт. — Никто не может заставить меня жениться. Это мое решение. Никому не удастся подрезать мне крылья.
— Никто и не пытается этого сделать, — отрезал отец.
Мистер и миссис Литтон смотрели на будущего зятя со смешанным чувством тревоги и смущения.
— Мой сын хочет сказать, что с радостью женится на мисс Литтон, как только закончится срок его военной службы, — пояснил герцог.
Ресницы миссис Литтон затрепетали.
— Сначала я должен прославить наше имя, — вставил Руперт.
Герцог откашлялся и сердито взглянул на сына.
— Сейчас речь идет не о том, чтобы показать свою воинскую доблесть, сын, а о том, будет ли мисс Литтон ждать твоего возвращения. Бедняжка уже давно помолвлена с тобой.
На лице Руперта появилось забавное выражение беспокойства.
— Я должен добыть славу ради семьи, — обратился он к Оливии. — Я ведь последний в нашем роду. Остальных убили при Каллерон-Дур.
— Куллоден-Мур, — поправил герцог. — Восстание якобитов. Глупцы все до одного.