Поцелуй Иуды
Шрифт:
— У меня очень болит голова, — проговорила я.
— Я так и подумала. Я сказала сэру Мэтью, что вы себя неважно чувствуете. Он очень забеспокоился.
— Спасибо, Эми.
— Может, вам что-нибудь принести, мисс?
— Нет, спасибо, я скоро встану.
Без двадцати десять. Да, теперь уже точно поздно. Я уже не успею. Я представила себе его на станции, как он ждет меня, надеется, что я приду, молит Бога, чтобы я пришла. Ведь он любит меня. Я знаю.
А когда поезд отойдет, и он уедет без меня? Может,
— Жаль, — скажет он. — Она мне нравилась. Мне хотелось сделать из нее настоящую женщину. Но она не пришла. У нее не хватило мужества. Она оказалась обычной серой мышкой, только и всего. Жаль — но ничего не поделаешь.
Итак, я останусь просто маленьким эпизодом в его жизни.
Он занимает высокое место при дворе этих Великих герцогов, маркграфов или кого там еще, его ждет жизнь, полная романтики, среди гор, церемоний и старых замков.
Мне так хотелось быть с ним.
Часы, пробившие десять, прозвучали резко и даже как-то торжествующе. Поздно. Победили условности.
Весь день я ничего не замечала вокруг себя. За ужином дедушка был ко мне очень внимателен. Я никогда не видела его таким любезным. Он справился о моей головной боли и выразил радость по поводу моего выздоровления. После ужина он хотел бы поговорить со мной у себя в кабинете.
Странно, но все мои мысли были так далеко, что до меня сразу и не дошло, что пришел тот самый момент, которого я так давно страшилась. Я даже не думала об этом, когда он любезно предложил мне сесть. Я просто забыла. Он довольно улыбался, ни на минуту не представляя себе, что могут возникнуть препятствия в осуществлении его планов.
Он встал, заложил руки в карманы. Было похоже, что он готовится обратиться к большой аудитории.
— Наш дом понес тяжелую утрату, — начал он. — Твоя родная бабушка лежит в гробу, и мы все ее горько оплакиваем. Но ей бы меньше всего хотелось, чтобы жизнь вокруг остановилась только потому, что она ушла из нее. Она бы первая пожелала, чтобы мы продолжали жить своей жизнью и попытались привнести побольше света в сгустившуюся над нами темноту.
Я его почти не слушала. Я думала о Конраде.
— Я планирую большое празднование твоего семнадцатилетия, в ознаменование того, что ты становишься взрослой женщиной.
Мне хотелось крикнуть:
— Да я уже стала ею, дедушка. Я провела восхитительную ночь в усадьбе с самым замечательным любовником. Но теперь он уехал, и я никогда в жизни не чувствовала такой пустоты… даже после отъезда Франсин.
— Конечно, это не совсем соответствует обстоятельствам, — продолжал дедушка. — Смерть бабушки… — Его голос зазвучал несколько брюзгливо, как будто он считал,
что с ее стороны было очень необдуманно умирать не вовремя. — Да, смерть твоей бабушки, конечно, является этому помехой. Но все же я думаю устроить вечер в честь
твоего дня рождения
— Объявление!
— Ты ведь знаешь о моих пожеланиях в отношении тебя и твоего кузена Артура. Его желания совпадают с моими, и я уверен, что с твоими тоже. Я не вижу причины
откладывать это только потому, что у нас в семье произошла смерть. Конечно, придется все провести гораздо скромнее, чем я хотел сначала… но все же нет никаких причин
откладывать. Мы объявим о помолвке в день твоего семнадцатилетия. Я всегда считал бессмысленным слишком затягивать помолвки. Так что вы поженитесь где-то через три месяца. Этого времени хватит для приготовлений.
Я услышала свой собственный голос, но он звучал отдельно от меня, как будто принадлежал кому-то чужому
— Вы ошибаетесь, дедушка, если думаете, что я собираюсь выйти замуж за кузена Артура.
— Что? — крикнул он.
— Я сказала, что не собираюсь выходить замуж за кузена Артура.
— Ты сошла с ума.
— Нет. Я никогда не хотела этого, точно так же, как этого не хотела моя сестра.
— Не упоминай при мне свою сестру. Она была шлюхой, и мы рады, что от нее избавились. Я не хотел бы чтобы она стала матерью моих наследников.
— Она не была шлюхой, — с жаром воскликнула я. — Она была женщиной, которую невозможно было заставить выйти замуж против её воли… так же, как вы не заставите
и меня.
— Слушай меня! — Он был так разъярен, что начал орать на меня. — Ты сделаешь так, как я скажу, или больше не будешь жить под моей крышей.
— Ну, если так, — устало сказала я, — я должна уйти отсюда.
— И все это время я грел змею на своей груди.
Я не смогла удержаться от приступа истерического хохота. Это клише не очень-то подходило к ситуации, и сама идея о том, чтобы дедушка кого-то грел у себя на груди казалась просто уморительной.
— Ты бесстыжая девчонка, — кричал он. — Как ты смеешь? Ты сошла с ума. Ты пожалеешь об этом, говорю тебе. Я делал ставку на тебя. Я как следует обеспечил тебя в своем завещании, если ты станешь женой Артура. Я завтра же пошлю за своими юристами. Ты не получишь ни пенса. Ты бросаешься всем… ты понимаешь? Этим домом… хорошим мужем…
— Не всем, дедушка, — сказала я. — У меня останется моя свобода.
— Свобода? Какая свобода? Голодать? Или делать черную работу? Вот какой у тебя выбор, девочка моя. Ты не останешься под моей крышей… не будешь жить в роскоши. Я тебя привез сюда из дикого края… дал тебе образование… кормил тебя…
— Не забывайте, что я ваша внучка.
— Мне бы очень хотелось забыть об этом. — Он так орал, что я подумала, что нас могут услышать. Я была даже уверена, что слуги все слышали.
Вдруг его настроение резко поменялось. Он стал почти добреньким.