Поцелуй меня завтра
Шрифт:
Ночью пытался попасть в квартиру к ее бабушке, предполагая, что Женя может прятаться там, но старушка-соседка подняла шум, и пришлось ретироваться. Где еще ее искать, я просто не знал.
За это время все обвинения с меня сняли, но радоваться было нечему. Мою жизнь уже испортили, хотя стоило бы подождать несколько дней. Всего несколько дней, и мы наверняка уже готовились бы к свадьбе, а теперь я даже не знаю, где мне искать сбежавшую невесту. Сожалел о том, что не рассказал ей все как есть. Она бы поняла. Поняла и приняла.
Дома больше не жил, а с родителями
Снимал номер в той самой гостинице, но приезжал туда изредка, чтобы принять душ и сменить одежду. На работе тоже не появлялся – там и без меня все идет нормально. Просто… Без Жени все казалось неважным. Серым и пустым. Без нее во мне что-то умерло.
В последнюю нашу встречу Людмила Васильевна даже не стала кричать. Она устало посмотрела на меня и прошла мимо, бросив через плечо:
– Женя больше не вернется сюда. Она знает, что из-за тебя умерла девочка, и ты ей не нужен. Она живет в другом городе, и у нее есть парень. Прекрати преследовать меня…
Это была точка. Огромная жирная точка, которая материализовалась в железную пулю, вышибив мне мозги, спустив все тормоза. Не верил ей. Не хотел верить Жениной матери, но реальность сама наталкивала меня на определенные выводы, потому что человек не может бесследно пропасть на две недели. Он может уехать. По своему желанию.
Она сама отказалась от меня.
И я тоже уеду. Уеду, чтобы больше не искать ее взглядом. Не ощущать аромат духов. Не сидеть как пес перед подъездом. Уеду, иначе просто сойду с ума.
Глава 20. Женя
Глава 20. Женя
Сейчас
Мне снова снился тот сон. Давно его не было видно. Мы ведь с ним как старые друзья – он ко мне с болью, а я к нему с открытой душой. Вроде и посидеть вместе можно – просто помолчать в тишине, потому что слез больше не было. Накатывало, конечно, временами, но воспоминания постепенно плавились. Их вытесняли новые – более радужные. Туману становилось все больше.
Но сегодня я будто вновь перенеслась туда. Словно заново переживала те дни, как если бы не знала, что будет дальше. Прекрасно понимала, что воспоминания вызваны неожиданным появлением Владимира в моей жизни, но ничего поделать с ними не могла. Они жили до сих пор, потому что когдато мне было нестерпимо больно.
Помнила, как на ватных ногах зашла в бабушкину квартиру и кое-как доползла до дивана, чтобы рухнуть на него без сил. Я умирала в тот день – сердце будто чернело, чтобы рассыпаться пеплом, а потом и вовсе исчезнуть. Не могла остановить истерику. Понимала, что это ненормально, что стоит успокоиться, но была просто не в состоянии контролировать себя.
Я выла. Комкала пальцами подушку, закусывала насквозь мокрый от слез уголок зубами и покачивалась, жалея себя. Все внутри болело. Душу рвало так сильно, словно кто-то беспощадно дырявил ее острыми когтями, чтобы уже никогда не
Не понимала, какая боль сильнее – физическая или душевная. Они сопровождали друг друга, яро сражаясь за первенство. Хотелось умереть. Просто уснуть и не проснуться, чтобы, наконец, обрести покой.
Не верила тогда. Просто не могла поверить в то, что Владимир так легко от меня отказался – бросил и уехал без объяснения причин. Где-то глубоко-глубоко в душе надеялась, что все это неправда – глупый розыгрыш или двусмысленная ситуация, которую просто не так расшифровали, – но я другая отгоняла эти мысли, точно понимая, что это не ошибка. Он ведь просто исчез, не потрудившись даже попрощаться.
Боль становилась нестерпимой. Подтянув к груди колени, я натянула на себя плед, стаскивая его с дивана. Меня трясло. Ощущала холод, и так хотелось спать. Болел живот. Тянуло так, словно проглотила груду камней. Давило, а ноги будто сводило судорогой.
Страшно. Тогда было по-настоящему страшно, как никогда в жизни. Телефон по-прежнему оставался севшим, а потому я в раскорячку поднялась с дивана и направилась в коридор. Держалась за стены, плакала, стонала, но упорно шла, хоть и медленно, маленькими шажками. Боялась, что это может быть аппендицит. Слышала, что если вовремя не оказать помощь, может быть и летальный исход.
Помню, как открыла дверь и поскреблась к соседке. Именно она и вызвала скорую, которая сначала увезла меня в хирургию, а потом перенаправила в гинекологию. Так я точно узнала, что беременна, но происходящее не радовало. Ревела еще больше от того, что могу потерять ребенка. Меленький комочек, который только-только начал расти.
– Угроза выкидыша, – спокойно говорила врач, а я обмирала. – Сохранять будем?
Страх прошивал насквозь. Ничего не соображала толком и отвечала кое-как, но была уверена в своем решении. Была готова терпеть эту боль, которая уже стала своей, родной, лишь бы не потерять то, что обрела.
Маму вызвали в больницу. Она привезла вещи, документы, но я к ней не выходила. Во-первых, не могла – по-прежнему передвигалась со скоростью улитки, испытывая дикие боли, а во-вторых, не хотела. Мне было настолько плохо, что я не желала ни с кем общаться. Даже с соседками по палате. В основном спала целыми сутками, изредка выбираясь на уколы, капельницы и в столовую. Боль не проходила три мучительно долгих дня, а я из забытья возвращалась в такое же забытье, в котором мне снился Володя. Я грезила им, понимая, что схожу с ума.
Телефон мой так и остался у бабушки в квартире, потому никак связаться с ним или с кем-либо еще не могла. Да и не знала, что скажу, если все-таки ответит на звонок.
«Привет, я умираю»?
В ночь на третьи сутки я проснулась в полнейшей темноте, ощущая, что мне некомфортно. Мне было холодно и мокро, а нащупав ладонью влажную простыню под собой, я и вовсе перепугалась. Откинув одеяло, вглядывалась в огромное темное пятно, с ужасом осознавая, что это кровь. Она была на коже, пропитала шорты и майку, окрасила край одеяла. Я видела ее и понимала, что это все.