Поцелуй осени
Шрифт:
Кругом был снег, глубокий, рыхлый, непроходимый. Лика брела вперед, то и дело проваливаясь почти по пояс, падая и снова поднимаясь. Брела туда, где виднелась впереди смутная темная фигура. А снега на пути становилось все больше, он комьями налипал на сапоги, делая ноги тяжелыми, неподъемными, затрудняя каждый шаг, он колол ладони, набивался за шиворот. Непонятно было только, почему же он такой жаркий, горячий, этот странный снег. Жжет руки, лицо и пахнет гарью… И становится его все больше, а темная фигура впереди все отдаляется. И Лика, уже не надеясь дойти, добраться до нее, судорожно кричит: — Никита!
Человек оборачивается. Но только это не Никита. Это кто-то другой, тоже знакомый, смотрит
Лика едва слышно застонала. Кругом было темно, лишь откуда-то сбоку пробивался солнечный свет. Она с трудом приподняла руку, попыталась сориентироваться в окутывавшей ее темноте, пальцы скользнули по прохладной неровной каменной поверхности. Значит, она в каком-то горном ущелье, в пещере, каменном мешке. Лицо и ладони сильно саднило, наверное, кожу посекло осколками во время взрыва. Лика ощупала голову, убедилась, что тяжелых травм нет — лишь на виске коркой запеклась кровь, должно быть, ссадина. Первый шок начал медленно отступать, отчаянно заколотилось сердце, задрожали пальцы. Лика сжала зубы, стараясь взять себя в руки. Нельзя распускаться, нужно действовать быстро и решительно. Узнать, где она, как сюда попала, кто из их колонны выжил. Любыми способами постараться добраться до своих.
Она попыталась приподняться, осторожно, чтобы не удариться о каменный свод, протянула вперед руку, нащупывая дорогу в темноте, и вдруг, услышав слева тихий шорох, в ужасе отпрянула. В пещере кто-то был. Неслышный, невидимый, почти не различимый. Каким-то животным чутьем она ощущала его присутствие, не зная, кто это — свой или чужой, человек или животное.
Действовать молниеносно. Нанести удар первой, пока тот не понял, что она очнулась. Лика собралась, сжалась для резкого рывка. Бить придется вслепую, это плохо. И все-таки… все-таки шанс на спасение есть. Выдохнув, до крови закусив губы, она пантерой бросилась вперед, и тут же крепкие стальные руки стиснули ее, сжали кольцом. Широкая ладонь зажала рот, не давая вскрикнуть. Лика билась, почти теряя сознание, задыхаясь, хрипя. И вдруг уловила запах — знакомый острый, пряный запах опасного хищника. И тут же всплыли в памяти темные, прищуренные, точно выслеживающие добычу глаза, резко очерченные скулы, темные, коротко остриженные волосы, чуть тронутые сединой. И Лика выдохнула прямо в зажимающие ей рот пальцы:
— Владимир Эдуардович, это вы?
Он тут же ослабил хватку и прошептал отрывисто:
— С добрым утром, дочка. Тихо!
И от этого знакомого сорванного голоса отступил сжимавший горло страх, разжались судорожно сцепленные пальцы. И Лика, не понимая, что делает, обвила руками его мощную крепкую шею, прижалась всем телом к твердым мускулам его груди, словно ища защиты, опоры в нем, единственном, настоящем во всем этом обрушившемся на нее кошмаре. Она сухо, бесслезно всхлипывала, уткнувшись лицом в его плечо.
— Ну-ну, возьми себя в руки. Перестань! — шепнул он.
Его широкие ладони скользили по ее спине, успокаивая, укачивая, как ребенка. Лика ощутила легкое прикосновение к виску и в смятении подумала, что, должно быть, он коснулся его губами.
— Успокойся, — продолжал он. — Ты осталась жива, это главное. Самое страшное позади. На войне больше всего гибнут не от ран, а от шока. Ты же у меня не такая. Ты же смелая девушка, да, родная?
Он прижимал ее к себе, даря тепло, уверенность, силы. И Лика постепенно пришла в себя, успокоилась, выровняла дыхание. Он разжал руки, и она неохотно, словно не желая покидать надежное укрытие, отодвинулась чуть в сторону, села, касаясь в темноте его железного плеча.
— Что… что с нами случилось? — спросила она.
— Душманы обстреляли колонну, — объяснил он. — В машину попал снаряд, водитель погиб, капитан, я думаю,
— Почему же не подобрали нас?
— Нас с тобой взрывной волной отбросило в кювет. Наверно, нас просто не заметили. Когда я пришел в себя, поблизости уже никого не было, мне удалось оттащить тебя сюда, в укрытие.
— Что же нам теперь делать? — испугалась Лика.
Оказаться отрезанной от своих, в дикой воюющей стране. Могло ли с ней произойти что-то более страшное? Может, не таким уж тираном-самодуром был Меркович, когда настаивал, чтобы она оставалась в черте города?..
— Пока ничего, — ответил он. — Сидеть тихо и не высовываться. Скоро стемнеет, тогда попытаемся добраться до своих. До блокпоста около двух километров. Ты, кажется, не ранена? Сможешь идти.
— Да, конечно, — заверила она. — А вы?
— Меня так просто не возьмешь.
Она услышала, как он усмехается в темноте. Да что же это за человек такой, смерть, опасность, война для него, как стакан хмельного напитка! Тяжелая горячая рука его все еще ободряюще похлопывала ее по плечу. Лика поджала под себя ноги, попыталась поудобнее усесться на камнях — им предстояло провести здесь еще не один час.
Полоска алого света, проникавшая в пещеру сквозь узкое отверстие, потускнела, стала постепенно гаснуть и, наконец, померкла совсем. Снаружи потянуло прохладой. Меркович подобрался к выходу из пещеры, несколько секунд вглядывался в полумрак, будто его кошачьи глаза могли и в темноте видеть так же зорко, как днем, и отрывисто скомандовал:
— Вроде все тихо. Выходим.
Они выбрались из пещеры и медленно, крадучись двинулись по узкой горной тропке вперед. Владимир передвигался плавно, неслышно, пружинисто ступая по почти отвесному склону. Лика раскидывала в стороны руки, стараясь удержать равновесие, хваталась пальцами за вьющиеся по камням колючки, изредка пригибалась к земле, преодолевая горные выступы почти ползком. Вокруг жила и дышала непроглядная черная тьма, и Лика не понимала, как Мерковичу удается ориентироваться в пространстве. В воздухе пахло нагретым за день камнем, сухой горной пылью, пряным хвойным запахом ползучих растений. Из-под ноги метнулся в сторону потревоженный варан. Владимир шел не останавливаясь, изредка поднимал голову, определяя направление по вспыхивавшим в темноте крупным звездам.
Голова кружилась. Сказывались то ли последствия взрыва, то ли голод. Ноги ломило от долгого пути. Меркович двигался очень быстро, и Лика почти задыхалась, но неуклонно шла вслед за ним, не решаясь попросить об отдыхе. Она превратилась в автомат, уже не понимала, что делает, куда ступает, почти не обращала внимания на выбоины в камнях. Вдруг левая нога поехала вниз, Лика утратила равновесие, зашаталась и громко вскрикнула. Ее резкий отрывистый возглас прокатился по темным горным уступам, подхваченный звонким эхом. Владимир стремительно развернулся и удержал ее на тропинке. Но было уже поздно.
Безмолвная темнота ожила, где-то совсем близко затрещал автомат, раздались гортанные выкрики. Метнулись быстрые бесшумные тени. Меркович схватился за плечо. Лика в ужасе отскочила в сторону. Владимир, страшный, оскалившийся, дернул ее за руку, увлекая в темный провал между горными вершинами, резко бросил:
— Падай! На землю!
Они повалились рядом, касаясь друг друга плечами. Лика вжала голову в его горячее пыльное плечо, боясь дышать, стараясь слиться с темнотой, ночью, с ним, единственным своим спасением. Совсем рядом прозвучали хриплые голоса. Мимо прогрохотали тяжелые ботинки. Казалось, можно было протянуть руку и дотронуться до подбитой железом подошвы. Промелькнули в темноте серые от пыли чалмы, донесся спертый тяжкий запах, исходящий от одежды боевиков.