Поцелуй шута
Шрифт:
На какое-то мгновение леди Изабелла застыла, глядя на дочь с вопросительным выражением в огромных карих глазах, так похожих на те, которые Джулиана видела, глядя в зеркало. А затем она протянула свою маленькую мягкую руку, позволив Джулиане помочь ей подняться.
— Не думаю, что мой муж рад приезду аббата, — сказала она тихо.
По какой-то причине часть обиды Джулианы бесследно испарилась. Возможно, все дело было в том, что ее объединили с матерью те крайне неприятные минуты, которые они провели на полу часовни.
— Тогда он, возможно, прогонит его прочь, к всеобщему удовольствию? — спросила Джулиана.
— Боюсь,
А Джулиана подумала о том, что даже не знает, кто из этих двоих заставляет ее чувствовать себя более неуютно.
Тремя часами позже она лежала возле спящей матери и смотрела на тени, двигающиеся по завешенным гобеленами стенам их общей комнаты. Они очень мало разговаривали во время своего бесконечного пути назад из часовни, а здесь, в их покоях, сразу же появились служанки, которые помогли им раздеться и расчесать волосы. Женщины весело болтали о предстоящей свадьбе и о том, какой замечательный, сильный и мужественный мужчина Хью Фортэм и как много у них теперь родится сильных сыновей.
Изабелла все это выслушивала молча. Когда она легла в своей длинной рубашке в постель, с заплетенными в косу золотистыми волосами, то казалась совсем молоденькой девушкой, моложе даже своей дочери. К тому времени, когда Джулиана тоже забралась на высокую кровать, Изабелла уже спала, глубоко и спокойно дыша. Обе служанки легли на соломенных тюфяках за дверью.
Джулиана лежала, слушала дыхание своей матери, слушала похрапывание женщин за дверью, слушала, как бьется ветер в закрытые ставни. Она говорила себе, что скучает по холмам Монкрифа, по дому, в котором столько лет была хозяйкой, но, по правде говоря, она скучала только по Агнесс и ее детям. Монкриф всегда принадлежал ее мужу, и хотя люди любили ее, они помнили, что в действительности она нездешняя.
И здесь она тоже была чужой. А ее родной дом, в котором она родилась и выросла, был для нее потерян навсегда. Перед ней были три дороги. Она могла остаться с матерью здесь, в ее новом доме, как зависимая, стареющая, бесполезная родственница. Она могли выйти замуж, хотя такая возможность казалась весьма сомнительной, учитывая ее неспособность родить детей. Или же она могла упросить мать или лорда Хью внести за нее плату в монастырь, где она бы научилась молчанию и покорности и где ни один мужчина никогда ее больше не коснется.
Или, может быть, она могла бы сбежать. Связать в узел свое нехитрое имущество, захватить драгоценности, которые ей принадлежали, и уйти в осеннюю ночь. Она могла бы присоединиться к цыганам или, что даже лучше, к актерам, которые устраивают рождественские представления. И тогда никто и никогда ее не найдет.
Эта была очень странная, но соблазнительная мысль. Одеться в пестрый костюм, нацепить маску и бубенчики; бродить от замка к замку, от города к городу…
И тут она вдруг с ужасом поняла, кто так хорошо подходит под это описание. Николас Стрэнджфеллоу мог быть таким странствующим комедиантом, пока не попался на глаза королю и не стал тем, кем стал.
Она слишком устала, чтобы сопротивляться своим безумным мыслям. Небо уже начало светлеть, и Джулиана закрыла глаза, погружаясь в сладкие, странные грезы. Ведь никто никогда не узнает, так почему же она не может дать волю
Они будут путешествовать, конечно же, пешком, ведь он боится лошадей. И с ними будут идти их дети, кроме самых маленьких. Одного она несет на руках, а другой, постарше, сидит у него на спине. И они поют… их голоса звонко разносятся по застывшему пустому лесу, и они танцуют, чтобы заработать немного денег на ужин. А когда придет зима, они найдут богатого лорда и поселятся у него в замке, они будут говорить в рифму, петь, развлекать гостей и никогда не желать от жизни большего.
И он будет целовать ее, очень нежно. Она не собиралась думать о том, что еще он будет делать с ней, чтобы на свет появлялись их дети, потому что, по правде говоря, она знала, что все это пустые фантазии и ничего больше. Но ведь сейчас она старательно избегала реальности и попросту опустила этот момент и представила себе, как лежит в его объятиях и улыбается.
Конечно, это были глупые мечты, может быть, даже сумасшедшие. Но они убаюкали ее, как материнская колыбельная. И когда весь дом уже начинал просыпаться, Джулиана погрузилась в спокойный крепкий сон.
Ей снились поцелуи шута…
7
Утро в день свадьбы выдалось ясное и морозное. Джулиана проснулась, все еще чувствуя усталость после своего недолгого сна, и обнаружила, что лежит одна в постели. В комнате тоже никого не было. Ставни все еще закрыты, но сквозь щели просачивается угрюмый дневной свет. Прислуга должна бы плотнее закрывать ставни от ветра и света, подумала она, не двигаясь. Привычки хозяйки замка все еще жили в ней, побуждая к действию.
Но теперь у нее нет дома, она больше не хозяйка, и если она хочет, чтобы в ее комнату не проникал холодный ветер, она должна завесить их рогожей либо дождаться матери и обратить на это ее внимание. Когда-то Изабелла была прекрасной хозяйкой, энергичной и деятельной, но ведь прошло десять лет, и многое могло измениться.
В течение всех этих долгих лет она винила мать за то, что та не защитила ее, не постаралась спасти от этого ужасного брака. И теперь, в первый раз за все время, Джулиана начала задумываться. Возможно, дело не в том, что мать ее не любила, а в том, что никак нельзя было переломить упрямство отца, который затеял этот брак. В конце концов, много ли может сделать женщина, пойдя против воли своего супруга и повелителя?
Здесь было над чем поразмыслить. Скорее всего, Изабелла Пекхэм вовсе не была бессердечной матерью, бросившей своего ребенка на произвол судьбы, как все это время думала о ней Джулиана. Следовало быть хоть чуточку дружелюбной в день ее свадьбы.
Джулиана спустилась с высокой кровати и, подойдя к окну, толкнула ставни, впуская в комнату свет нового дня. Внизу, во дворе замка, кипела жизнь. Джулиана видела жениха своей матери, который пронесся по двору, как ураган, с выражением, не предвещавшим ничего хорошего. Изабеллы не было нигде видно, но, возможно, она возносила молитвы, готовясь к предстоящему замужеству. Она должна была бы благодарить небеса за то, что аббат освободил ее от супружеской постели, хотя она так ничего и не сказала по этому поводу. Если бы Джулиана была уверена в подобном запрете для себя, она воспринимала бы мысль о своем возможном замужестве с большим спокойствием.