Поцелуй в темноте
Шрифт:
Стараясь держать себя в руках, он снова пошел на попятную, оставив в ней только самый кончик. Секунда – и начался решающий штурм: он ворвался в нее с большей силой, чем требовалось, желая проверить, каково это – владеть ею без остатка, ощущать ее одним целым с собой.
Она приподняла таз, вбирая его в себя, обвила его ногами, припала лицом к его шее, обдавая его своим влажным, горячим дыханием. Он нашел ртом ее губы и глубоко погрузил язык ей в рот. Это был такой же однозначный акт телесного обладания. Он услышал, как колотится ее сердце, с каким свистом вылетает воздух
На какое-то мгновение сила, с которой он овладевал ею, испугала ее. Он вкладывал в это какую-то потайную часть своего естества, о существовании которой она раньше не подозревала. То был животный, первобытный натиск, означавший, что он не удовольствуется меньшим, чем безоговорочное подчинение.
Она и не мечтала, что найдется мужчина, который будет овладевать ею с такой испепеляющей страстью. Она собралась с духом и, прижавшись к нему всем телом и обхватив его руками, благодарно приняла его неистовые толчки. Каждый толчок все дальше уводил ее в новый мир, его мир; принимая его, она открывала для себя возвышенный восторг принадлежности другому.
Внезапно она почувствовала, как он напрягся, откинул голову, стиснул зубы. Это был последний рывок. Глубина и сила проникновения полностью ее насытили. Его экстаз сотряс ее тело, внутри у нее что-то взорвалось – и она отрешилась от всего на свете, чувствуя только его.
Он упал на нее, уткнувшись лицом в ее шею и обдавая ее горячим дыханием. Ей доставлял наслаждение придавивший ее вес и продолжавшееся обладание: он оставался глубоко у нее внутри, они по-прежнему составляли единое целое.
Она нащупала у него на затылке набухшие рубцы. Ее уже не удивляло, как покорно она отдалась ему. Никто никогда не овладевал ею с такой самоотдачей. Она лелеяла новые ощущения: прежде она была в растерянности, а теперь снова обрела себя. Ни прошлое, ни будущее ее сейчас не волновали. В эту благословенную ночь для нее не существовало ничего, кроме настоящего.
Они несколько минут лежали неподвижно, стараясь отдышаться. Потом Митч приподнялся на локтях, и она узрела на его лице нахальнейшую улыбку.
– Ангел, мне нравится твой способ ненавидеть.
Ройс проснулась от горячих солнечных лучей. Она с трудом продрала глаза. Будильник показывал без нескольких минут полдень. Она села, вспомнив, что находится в кровати Митча. Случившееся этой ночью не было непристойным сном: все произошло наяву. Они с Митчем занимались любовью. Казалось, этому не будет конца.
Откуда в ней такая безудержность? Она упала на подушки, испытывая благодарность к Митчу за то, что он уехал несколько часов назад, чтобы проводить Джейсона в лагерь. Сейчас у нее по крайней мере не было необходимости смотреть ему в глаза.
Что он должен был о ней подумать? Неужели она позволила себе все эти ночные безумства? Брось, Ройс, тебе все это безумно понравилось! Как ни предостерегал ее инстинкт, Митч удовлетворил все ее фантазии, в том числе те, о которых она не подозревала.
Она зарылась лицом в подушку. Глубоко дыша, чтобы насладиться его запахом, она осваивалась с действительностью, которая заключалась
Она стиснула подушку. Ей очень хотелось, чтобы это был Митч. Как повлияла эта ночь на него? Изгнал ли он ее из головы? Нахал, он посмел над ней издеваться: «Мне нравится твой способ ненавидеть…»
При желании он мог быть отъявленным мерзавцем, хотя она была склонна усматривать в этом простое желание ее подразнить. Он удерживал ее рядом с собой всю ночь, не давая уйти. Значит, она ему не безразлична? Ройс не была в этом до конца уверена: кто знает, что у Митча на уме?
Она побрела по дому в тщетной надежде найти записку. Очнись, Ройс: Митч чужд романтики. Максимум, на что она могла надеяться, – это телефонный звонок. Она вспомнила, что, доставив Джейсона в лагерь, Митч поедет в Лос-Анджелес, в суд.
Она вернулась в квартирку над гаражом, сопровождаемая Дженни. На столике звонил телефон. Она схватила трубку. Это был не Митч: звонила Вал. Она, подобно Талии, интересовалась делами подруги ежедневно, чаще под вечер.
– У тебя все в порядке? Я пыталась дозвониться тебе вчера вечером.
– Я ходила прогуляться. – Ройс претило вранье, но она не могла признаться, что позволила Митчу соблазнить ее и провела с ним всю ночь.
– У тебя грустный голос.
Ройс опустилась на диван. Она попыталась представить себе Вал: темно-рыжие волосы, серьезный взгляд. У нее ничего не вышло: теперешнюю Вал заслоняла несчастная девочка, следующая за Ройс по пятам.
– Ничего. Просто мне одиноко.
– Я знаю, что это такое. После ухода Тревора мне тоже было очень плохо.
Не осуждает ли ее Вал? Разве Ройс не сделала все, что было в ее силах, чтобы помочь ей? Не затаила ли Вал обиду?
– У тебя всегда была семья, Ройс. Я думала, что у меня есть брат. Друзья – это хорошо, но они не заменят родных людей.
– Верно. – Ройс облегченно вздохнула. Вал ни в чем ее не упрекала.
– Теперь у тебя остался дядя. Митч позволяет вам видеться?
– Позволяет, только сейчас дядя на Юге, собирает материал об ущербе, причиняемом окружающей среде птицефермами. – Она уже несколько дней не имела вестей от Уолли. Как он?
– Ройс, я тебя никогда об этом не спрашивала, но… – Вал замялась. – Ты никогда не обвиняла Уолли в том, что произошло с твоим отцом?
– Нет, – ответила она и менее решительно добавила: – Как будто нет.
В тот вечер отец спокойно попивал бренди в обществе закадычного друга, когда позвонил Уолли. Шон снова перешел рамки, и Уолли попросил ее отца приехать за ним. Непоправимое произошло в одном квартале от дома Уолли. Уолли поспел на место происшествия одновременное полицией.
– Это было невезение, рок, называй, как хочешь. Уолли был подавлен. Когда он позвонил мне из полиции, мне показалось, что он выпивши, но я ошиблась. Он уже много лет не прикасается к спиртному.