Поцелуй женщины-паука

Пуиг Мануэль

— Не знаю… А-а-а, как больно…

— Может, если мы поговорим, ты отвлечешься от боли?

— Нет, давай лучше спи, а то потом вообще не заснешь.

— Да я ведь уже проснулся.

— Прости.

— Да нет, я часто просыпаюсь сам по себе и потом не могу заснуть.

— Похоже, проходит. А-а, нет, а-а, опять…

— Может, я позову охранника?

— Нет, уже отпустило…

— Знаешь что?

— Что?

— Мне все еще интересно, чем фильм закончится. Этот, про нацистов.

— Тебе ведь не нравилось.

— Да, но все равно интересно, чем все закончится, просто чтобы понять образ мыслей того, кто снял фильм, что они пытались пропагандировать.

— Ты даже не представляешь, какой он замечательный, этот фильм.

— Что

ж, если тебе это поможет отвлечься, расскажи мне вкратце. Только окончание.

— О черт!

— Опять заболело?

— Боль будто приходит и уходит. Когда болит, там вроде как ножами режут, а потом совсем не больно.

— Чем он заканчивается?

— А где мы остановились?

— Когда она собиралась помочь маки, а потом ей пришло приглашение сниматься в Германии.

— Все-таки он тебя зацепил, да?

— Ну необычный фильм. Рассказывай быстрее, мне интересно, что дальше.

— Так, что было дальше… М-м-м, а-а, как больно. Ужасно…

— Рассказывай, тогда не будешь думать о боли. Будет не так больно, если ты отвлечешься…

— Боишься, я отдам концы, не рассказав до конца?

— Нет, просто пытаюсь хоть как-то помочь.

— Ладно, она отправляется в Германию сниматься в кино, и страна ужасно ей нравится, и люди тоже. И она прощает своего офицера, потому что выясняет: парень, которого он отправил на казнь, был матерым преступником и творил разные бесчинства. И ей показывают фотографию другого преступника, которого еще не поймали, сообщника того, первого, приговоренного к смерти… А-а, опять…

— Ладно, не надо, попробуй уснуть.

— Нет… не выйдет… очень больно.

— И часто у тебя такие боли?

— Господи боже! Никогда еще не было так больно… А-а… Видишь, опять прошло…

— Я, пожалуй, попробую уснуть.

— Нет, погоди.

— Ты тоже заснешь.

— Нет, не получится. Я дорасскажу.

— Хорошо.

— Так, что потом? А, и ей кажется, что она узнала этого мужчину, но не может вспомнить. А потом Лени возвращается в Париж, где, ей кажется, она его и встречала. По приезде она тут же связывается с маки, но только потому, что ей хочется увидеть человека, который стоит за всей организацией, за черным рынком, кто ответствен за то, что в городе в магазинах ничего нет. И она обещает показать им, где спрятан немецкий арсенал, за которым охотился хромой, помнишь?

— Да, но маки вообще-то были героями.

— Слушай, ты думаешь, я совсем глупая?

— Раз ты опять о себе в женском роде, значит, тебе гораздо лучше.

— Ну не знаю… Просто пойми, когда дело доходит до любовных сцен, фильм просто божествен, настоящая сказка. А всю эту политику, наверное, режиссеру навязало правительство, ты же знаешь, как это бывает.

— Режиссер, который снимает такой фильм, становится соучастником преступлений режима.

— Ладно, дай я наконец закончу. А-а-а, вот ты опять за свои дискуссии, и у меня опять живот заболел… А-а…

— Рассказывай дальше, отвлекись.

— А дальше она ставит условие, что выдаст местоположение немецкого арсенала только высшему руководству маки. И вот однажды ее увозят из Парижа в какой-то загородный замок. До этого она договаривается с офицером: тот со своими подручными будет следить за ней, чтобы там, на месте, повязать всех маки. Но водитель, который ее везет, — тот самый убийца, возивший хромого, — понимает, что за ними слежка, и внезапно меняет маршрут, чтобы отделаться от хвоста, потому что немцы едут прямо за ними, во главе с дружком Лени. В общем, ее привозят к замку, ведут внутрь и, если быть кратким, знакомят с главой маки, а это мажордом! Который постоянно за ней шпионил!

— Кто?

— Тот, что работал мажордомом в доме офицера. Она присматривается к нему и понимает: он и есть тот тип, фотографию которого ей показывали в Берлине. И она ему рассказывает про арсенал, так как уверена, что сейчас приедет офицер и спасет ее. Но поскольку тот сбился

со следа, время идет, а его все нет. А потом она слышит, как водитель шепчет главному, что вроде бы за ними следили. Она, конечно, помнит, как мажордом постоянно подглядывал за ней в доме офицера, чтобы застать ее голой и тому подобное, поэтому она идет ва-банк — пытается его соблазнить. Тем временем офицер со своими солдатами старается по следам, оставленным на мокрой дороге, понять, куда делся грузовик. Они долго ищут и потом, не помню точно как, но находят дорогу. А она в замке, наедине с этим чудовищем, с мажордомом, главарем всех маки, известнейшей личностью в преступном мире, и, когда он бросается на нее в небольшой комнатке, где для них накрыли столик, она хватает вилку и закалывает его насмерть. Тут подъезжает офицер со своими людьми, Лени открывает окно, чтобы бежать, а там внизу стоит водитель-убийца. Офицер видит его и стреляет, но хромой — нет, в смысле водитель, хромой ведь давно погиб в музее, — так вот, водитель, умирая, стреляет в Лени. Она хватается за занавеску, чтобы не упасть, и офицер находит ее еще на ногах, но как только он подбегает к ней и берет на руки, она теряет последние силы и говорит, что безумно его любит и что скоро они снова будут вместе в Берлине. Он видит, что она серьезно ранена, потому что его руки в ее крови, пуля попала ей в плечо или в грудь, не помню. Он целует ее, и когда отнимает свои губы от ее губ, она уже не дышит. Последняя сцена происходит в Пантеоне героев в Берлине, это невероятно красивый монумент, похожий на греческий храм, гигантские статуи героев… И она тоже там, в виде статуи в натуральный рост, неземной красоты, в греческой тунике — но я думаю, это она сама стояла там с белым, напудренным лицом. Ее руки тянутся у нему, будто хотят обнять, и он кладет в них цветы. Затем уходит, и тут появляется свет, идущий словно с небес, и офицер идет с полными слез глазами, а статуя остается позади, совсем одна, и протягивает к нему руки. И потом мы видим надпись на храме, которая гласит что-то вроде того, что Родина их никогда не забудет. И он уходит в одиночестве по дороге, залитой солнечным светом. Конец. [8]

8

Фильма, рассказанного Молиной, в реальности не существует, однако известно, что Мануэль Пуиг соединил воедино сюжетные линии сразу трех фильмов: «Хабанеры» («La Habanera», 1937, Германия, реж. Дуглас Сирк), «Большой любви» («Die Grobe Liebe», 1942, Германия, реж. Рольф Хансен) и «Парижского подполья» («Paris Underground», 1945, США, реж. Грегори Ратофф). А главная героиня Лени, судя по всему, была названа в честь знаменитой Лени Рифеншталь — немецкого режиссера, чье творчество Пуиг очень ценил.

Глава 5

— Тебе надо бы съесть чего-нибудь.

— Я ничего не хочу.

— Молина, почему ты не попросишься к врачу? Он тебе поможет.

— Мне уже лучше.

— Тогда не смотри на меня так, словно это я виноват.

— Что значит «так»?

— Ты странно смотришь.

— Ты спятил, Валентин? Если я на тебя смотрю, это еще не значит, что я тебя в чем-то обвиняю. Да и в чем? Ты с ума сошел?

— Ты снова споришь, значит, тебе и вправду лучше.

— Нет, мне не лучше, слабость такая…

— Давление, наверное, низкое.

— Я, пожалуй, немного позанимаюсь.

— Да ладно, Валентин, поговори со мной.

— Нет, пора заниматься. Я должен придерживаться расписания. Ты же знаешь.

— Ну всего один раз, что от этого изменится?

— Обычно так все и начинается: сначала пропускаешь один раз…

— Лень — мать всех пороков, говорила мне мама.

— Пока, Молина.

— Как бы я хотел увидеть маму. Все бы отдал, чтобы взглянуть на нее.

— Слушай, помолчи, мне надо много прочитать.