Почем фунт лиха
Шрифт:
Бывает же такое! Знай я об этом раньше, может и удалось бы повлиять на него через Алису. Хотя вряд ли найдется идиот, который даст повлиять на себя Алисе. Кроме Германа, конечно. Да и Герман смотрит на жену как на предмет роскоши.
Спросить Алису, чем занимается ее муж, то же самое, что заставить бедняжку доказать теорему Ферма или обязать изобрести перпетуум-мобиле — вечный двигатель. Если несчастная не знает, чем занимается наша Нелли, что может сказать она о собственном муже и уж тем более о Сибирцеве Владимире, кроме того, конечно, что он по сто раз
В общем, полезного от Алисы я не узнала ровным счетом ничего, за исключением того, что ее роман с Сибирцевым был в той нежной стадии, когда влюбленные думают друг о друге черт-те что и живут, словно с завязанными глазами.
Днями и ночами Алиса, как сумасшедшая, восхищалась чистотой и благородством своего Владимира. Я не решилась признаться, что тоже немного знакома с покойным и совсем не обнаружила в нем этих качеств. Во всяком случае, при его жизни.
Алиса впервые решилась на роман. Хороша была бы я, заявив, что она изменила Герману с последним подонком и негодяем.
Но до чего же Алиска счастливая. Как судьба пестует ее? Она хотела принца и получила его. Почему мой Артур не умер раньше, чем я узнала о его жадности, трусости и склочности?
Мне всегда не хватало в этой жизни везения. Если бы я могла быть счастлива сейчас в своем скорбном одиночестве. В какой светлой тоске проходили мои дни, озаренные воспоминаниями о наших встречах. А теперь мне даже и думать об этом Артуре не хочется — столь мутен и сер осадок в моей душе.
Но хватит об этом. Скажу откровенно — никогда не подозревала, что успех так деморализует. Познав вкус любви и восхищение чужого мужчины, Алиска, очевидно, не остановится на достигнутом. Не станет она светло печалиться и предаваться скорбному одиночеству, а, напротив, постарается как можно реже вспоминать о гибели своего Сибирцева.
Я видела, как деморализованная успехом Алиска проветривала мозги молодого доктора, прямо лежа на больничной койке. Бедняга так ошалел от преступно синих глаз, что взялся самолично ставить ей капельницу, и тут же обнаружилось, что он понятия не имеет, как это делается. Не желая падать в Алискиных глазах, он героически тыкал в нее иголкой и сделал бы из руки решето, если бы мне это не надоело. Я отодвинула его и показала, что не так дело сложно, если точно знать, где вены и каким концом вводить иглу.
Когда бы мне было знакомо чувство зависти, я бы умерла при зрелище их «лямура». И ведь в руках у молодого доктора история Алискиной болезни, в которой совершенно определенно сказано, что ей уже сорок лет. Разве не о таком мечтает каждая женщина?
Когда доктора звали к другому больному и он с неохотой выходил из нашей палаты, Алиска уделяла немного времени и мне. Так я узнала потрясаюшую новость. Оказывается, на моих похоронах она подружилась с Клавдией.
Клавдия и Алиса. Нет более разных людей. И тем не менее они подружились, причем настолько, что умная Клавдия доверилась глупой Алисе и открыла свою тайну. Оказывается, у нее есть любовь.
Когда я узнала об этом,
Если бы я знала, чего может стоить мне такая беспечность, то задержалась бы в больнице. Но за неделю спокойной жизни я потеряла бдительность и не взяла такси, а поехала на метро.
Сообщение Алисы меня потрясло. Всю дорогу я пребывала в глубокой задумчивости. Не помню, как вошла в метро. Смутно помню, как, по обыкновению, «прихлопнуло» меня, когда проходила через турникет, как потом спускалась вниз, машинально переглядываясь на эскалаторе со всеми привлекательными мужчинами. Потом вышла на платформу, радуясь, что немноголюдно. Через минуту из туннеля показалась симпатичная морда электропоезда, и в этот момент произошло нечто странное. Я поняла это за несколько секунд до того, как оно произошло.
Здесь надо сказать, что в метро, когда поезд выползает из туннеля, я всегда стараюсь заглянуть в лицо машиниста, проверяя, выделит ли он меня из толпы. Это своеобразный тест на форму. Если машинист меня выделит, значит, я в ней, в форме.
Так произошло и на этот раз. Поезд медленно приближался, а я впилась глазами в лицо машиниста. На перроне не было достойных конкуренток и он, конечно же, смотрел на меня. Какое-то время смотрел с явным удовольствием, а потом вдруг напрягся и… И тут я получила два удара: один в спину, другой в бок. Сумочка выскочила у меня из рук и, как я узнала позже, погибла под колесами поезда. Ее перерезало надвое. Хуже было со мной. Я покатилась по перрону, задрав юбку и ноги выше головы прямо на глазах всех симпатичных мужчин, с которыми обменивалась взглядами на эскалаторе. При этом какой-то болван пробежался по моему опозоренному телу и умчался по своим делам.
В это время поезд остановился, двери распахнулись и вывалившая толпа прошлась по мне не хуже того болвана. Я едва не погибла от унижения.
Все произошло в считанные секунды. Я поднялась, когда поезд уже отходил. Поправив юбку и отряхнувшись, простилась с сумочкой и, прислушиваясь к боли в изрядно помятом теле, присела на скамейку. Я твердо решила дожидаться поезда здесь, а не забегать вперед с глупой целью отбить пальму первенства у случайных пассажирок.
— Вы живы? — неожиданно услышала я вопрос.
Повернула голову и обмерла. Стройный белокурый индивид лет двадцати пяти возвышался надо мной всей своей мышечной массой. Мужественный овал лица, прозрачные голубые глаза, тонкий ровный нос, по-детски припухлые губы с тонкой полоской рыжеватых усов, квадратный подбородок…
Я залюбовалась. Ничего не могу сказать — прекрасная особь мужского пола. Другого сына я себе и не пожелала бы, дай мне господь счастье материнства. Иначе я на него и не смотрела. Я же не глупая Алиска, чтобы до пенсии заглядываться на отроков.