Почем фунт лиха

Милевская Людмила Ивановна

Я мгновенно привела себя в порядок. Закрыла квартиру и спустилась вниз. Я места себе не находила, сердце рвалось к Денису, готова была бежать бегом, но все же дождалась «жигуленка» Нелли.

— Если ты думаешь, что твой брат отправился вслед за Клавдией, то заблуждаешься, — сердито сказала она, когда я села с ней рядом.

— Нелли, поехали, — умоляюще воскликнула я и она тронулась с места.

Мне казалось, что «жигуленок» едва ползет, а Нелли кричала, что мчится на предельной скорости. Когда мы въехали во

двор, я выскочила из машины, не дожидаясь, когда она остановится.

— Сумасшедшая, — крикнула мне вслед Нелли. — Копыта переломаешь!

Не помню, как взбежала на пятый этаж, как тарабанила и руками, и ногами… Выглядывали из своих квартир соседи, что-то говорили… Все словно в тумане. Очнулась от разумных слов Нелли:

— Зачем стучишь, — сердито сказала она, — у тебя же есть ключи.

— Точно, ключи.

Я с трудом попала в замочную скважину, распахнула дверь и…

Денис был мертв много часов. Я не врач, но тело его уже стало холодным. Пульса и дыхания, естественно, не было.

Я кричала. Боже, как я кричала! Не представляю, что сделалось бы со мной, не окажись рядом Нелли. Она вызвала милицию и «Скорую помощь». Мне вкатили укол и отвезли в больницу.

Я спала пять дней. Это поразительно. Врачи говорят, что я пребывала в беспамятстве, но это не правда. Я спала, потому что видела сны. Ужасные сны.

Когда проснулась, рядом увидела Алису. Она всплеснула руками и выбежала из палаты. Почти мгновенно она появилась снова, но не одна, а с целой группой людей в белых халатах. Они тут же, не сходя с места, устроили консилиум. Я поразилась такому вниманию, но когда узнала, что палата платнaя , да еще какая платная! — все поняла.

— Где Денис? — спросила я, когда делегация оставила нас в покое.

— Его кремировали, — сообщила Алиса. — Урна стоит рядом с урной Клавдии. Нина Аркадьевна почернела от горя.

— Она сердится на меня? — едва сдерживая слезы, спросила я. Алиса замялась.

— Нет, не очень, — солгала она. — Кричала лишь, несчастная, что, пока все волновались за тебя, ты угробила ее детей.

— Почему я? Она что, с ума сошла? — хотела громко возмутиться я, но сама удивилась, как слаб был мой голос, хоть и вложила я в него все свои силы.

Потом пожаловала Нелли. Увидев, что я уже пришла в себя, обрадовалась, бодро спросила:

— Ну, как настроение?

— Ax, — только и сказала я и отвернулась, чтобы не показывать слез.

Самое время спасать меня от депрессии.

— Горе мне с вами, — вздохнула Нелли. — Только Алиска вышла из больницы, сразу ты туда же. Она боится ехать к своему Герману. Я дала ей ключи от твоей квартиры. Можно она у тебя поживет?

Я кивнула.

— Пусть живет, если не боится за свою жизнь. Неделю я бревном лежала в той дурацкой палате. Алиса, Маруся и Нелли несколько дней не отходили от меня, сменяя друг друга, а потом я запротестовала

и потребовала оставить меня одну. Они покорились. Лишь забегали минут на десять, но и этого мне было много.

Что-то сломалось внутри. Врачи говорили, что я здорова и через несколько дней отправлюсь домой, но слезы все время просто душили меня.

Я плакала с утра до вечера. Я плакала и сердилась, но хорошо платила, и доктора держали меня в палате.

— Ну что ты на себя злишься? — недоумевала Алиса. — Плачь себе на здоровье. Что же здесь плохого. Женщина для того и создана, чтобы плакать. Кому же, как не Алисе, знать, для чего создана женщина.

— Да как ты не поймешь, — еще больше сердилась я, — такая рева, как я, просто инвалид. То же, что и немая. Даже хуже. Я не могу разговаривать с людьми.

— Вот еще. Почему?

— Они не поймут, если я вдруг возьму да и зальюсь слезами. Без всякой причины.

— А зачем тебе люди?

— Алиса, у меня не так много родственников, чтобы спокойно лежать на больничной койке, в то время когда им грозит опасность.

— Почему ты решила, что им грозит опасность? — наивно поинтересовалась Алиса. — Опасность грозила тебе, но я спасла тебя. Я и Нелли.

Я насторожилась. Нелли еще ладно, но ждать спасения от Алисы — дело небезопасное.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я. Алиса с опаской посмотрела на дверь.

— Доктора не разрешают говорить, — прошептала она. — Они даже следователя к тебе не пустили. Потому что у тебя есть все шансы стать душевнобольной.

— Нашли, чем испугать, — усмехнулась я. — Глядя на тебя, не так уж это и страшно.

— Я не обижаюсь, не обижаюсь, ни капельки на тебя не обижаюсь.

— Хоть обижайся, хоть не обижайся, мне все равно, только рассказывай.

— Нет, нет, нельзя.

Я разозлилась по-настоящему. Тут, оказывается, происходит что-то опасное для меня, а я не в курсе.

— А ну рассказывай все, что не позволяют доктора, — прикрикнула я, после чего Алиса решила, что я достаточно здорова, и принялась рассказывать.

Оказывается, милиция не придумала ничего умней, чем заподозрить в убийстве Дениса меня, его двоюродную сестру.

— Он отравился тем же ядом, что и я с покойным Сибирцевым, — шепотом сообщила Алиса. — И, представь, тем же ореховым ликером.

— Может, еще скажешь, и из такой же бутылки? — выразила сомнение я.

— Да, в кухонном шкафу Клавдии нашли неначатую бутылку орехового ликера, а на столе пустую, ту, которую выпил Денис.

Я представила себя на месте следователя. В квартире покойник, а я готовила ему щи, плов и винегрет с яблочным пирогом. Но он взял да отравился ореховым ликером. Черт, какая в голове каша.

— Откуда ты знаешь, что бутылка такая же, как та, из которой угощала вас с Сибирцевым Маруся? — спросила я.