Почем килограмм славы (сборник)
Шрифт:
– Керосинку очень надо покупать, – напомнил Али-Баба. – Примус с очень большой дыркой.
– Отвались! – прикрикнул на Али-Бабу Хмырь. – На дело, Доцент, идти надо, – сказал он Трошкину. – Когда еще мы каску найдем.
– Воровать хотите? – мрачно спросил Трошкин.
– Ай-я-яй! – зацокал языком Али-Баба. – Можно дырку запаять, – предложил он выход из создавшегося положения. Воровать Али-Бабе совсем не хотелось.
– Заткнись, – отмахнулся Хмырь. – Вот что. Ты, Сан Саныч, отдыхай, а мы с Косым на вокзальчик сбегаем. Пора и нам на тебя поработать.
– Точно, – согласился Косой. – Только зачем на вокзал? Вот тут проходной двор… Гоп-стоп, и любая сумочка наша. А, Доцент?
Трошкин с ненавистью смотрел на своих «друзей».
– Все вместе пойдем, – наконец проговорил он.
Из подъезда трошкинского дома вышла трошкинская бабушка с авоськой в руке.
А из-за трансформаторной будки за ней следили ее внук и три бандита.
Бабушка скрылась в арке ворот.
– Объясняю дислокацию, – распорядился Трошкин. – На шухере: Василий Алибабаевич – во дворе, Гаврила Петрович – в подъезде. Выполняйте! – приказал он.
Возле своей двери на лестничной площадке Трошкин извлек из кармана драные варежки, надел их на руки, потом достал ключ от собственных дверей, отомкнул замок и проник в собственную квартиру.
– Стой здесь, – приказал Трошкин Косому. – Ничего не трогать. Отпечатки пальцев оставишь…
Трошкин прошел в свою комнату, сел к письменному столу, открыл ящик и вынул деньги. Посмотрел, подумал, бросил обратно в ящик пять рублей и сунул деньги в карман.
Пора было вставать и возвращаться в свою доцентовскую жизнь. Трошкин медлил, сидел, устало свесив руки, смотрел перед собой. Над письменным столом висели детские фотографии – штук сорок или пятьдесят. С них глядели на Трошкина смеющиеся детские лица – отчаянно хохочущие и лукаво улыбающиеся, за каждой улыбкой вставал характер. Трошкин коллекционировал детский смех.
На каждой фотокарточке аккуратно были написаны имя и фамилия обладателя и год. На верхних фотокарточках, где стоял 47-й год, дети были худенькие, бедно одетые, и сами карточки выцветшие, с желтыми пятнами. Чем позже были датированы карточки, тем заметнее менялись их качество, облик и одежда детей.
Косой тем временем скучал в столовой, поглядывая вокруг безо всякого выражения. Поживиться было действительно нечем: в столовой стоял стол, сервант с посудой и диван. Косой приостановился возле дивана и от нечего делать приподнял ногой сиденье дивана. Он сделал это небрежно, ни на что не рассчитывая, и вдруг замер, пораженный. Под сиденьем сверху лежал костюм с отливом!
Во дворе на лавочке, нахохлившись как воробей, сидел Али-Баба. Перед ним краснощекая дворничиха расчищала дорожку.
– Ай-я-яй! – горестно зацокал Али-Баба и покрутил головой. – Тьфу! – Он в сердцах плюнул на снег, как бы подытоживая свое внутреннее состояние.
Дворничиха разогнулась и посмотрела на горестно согнувшегося, удрученного человека.
– Чего вздыхаешь? – посочувствовала она.
– Шакал
– Что ж ты воруешь? – удивилась дворничиха.
– А! – Али-Баба махнул рукой. – На шухере здесь сижу.
Из подъезда тем временем вышли Трошкин, Косой и Хмырь, тихонько свистнули Али-Бабе.
– О! Украли уже! – отметил Али-Баба. – Ну, я пошел, – попрощался он с дворничихой.
Дворничиха некоторое время озадаченно смотрела вслед удаляющейся четверке, потом крикнула:
– Эй!
– Все! – сказал Косой. – Кина не будет, электричество кончилось! – И первый бросился бежать.
– Стой! – заорала дворничиха и, сунув в рот свисток на веревочке, засвистела на весь свет.
Четверо грабителей с завидной скоростью неслись посреди улицы. За ними почти по пятам бежала дворничиха.
– Держи воров! – кричала она.
Жулики свернули за угол, и Трошкин остановился как вкопанный. Навстречу ему шли Елена Николаевна и следом за ней, как утята за мамой-уткой, старшая группа детского сада № 83.
Косой, Хмырь и Али-Баба обогнули колонну и помчались дальше, а Трошкин стоял и смотрел во все глаза и не мог двинуться с места.
– Евгений Иваныч! – ахнула Елена Николаевна.
– Здравствуйте, Евгений Иваныч! – восторженно и нестройно заорали дети.
Евгений Иванович понял, что надо сворачивать, но на него уже набегала дворничиха. Выхода не было: заведующий детским садом, Евгений Иванович Трошкин, разбежался и сиганул через высокий забор.
Ночь. Мягко шурша щетками по пустому катку, двигался снегоочиститель, оставляя позади себя зеркальную полосу. И в этой матово поблескивающей поверхности, отражаясь, то вспыхивали, то гасли разноцветные огни – проверяли освещение елки.
Четверо лежали поперек широкой тахты, подставив под ноги табуретки. Спали в пальто и шапках, укрывшись половиком – тем, что днем красовался на полу.
Хмырь не спал. Он лежал с краю, смотрел в потолок остановившимися глазами. На потолок время от времени ложились причудливые тени от мигающей за окном елки.
– Доцент, а Доцент, – тихонько позвал Хмырь лежащего рядом Трошкина. – Сан Саныч! – Он потеребил его за плечо.
– А-а-а! – заорал Трошкин, просыпаясь. «Воровская жизнь» давала себя знать.
– Маскироваться надо, – сказал Хмырь.
– Что? – не понял Трошкин.
– Засекли нас. Теперь так на улицу не покажешься. Заметут.
– Ну? – спросил со сна Трошкин, стараясь не проснуться окончательно.
– Вот я и говорю: маскироваться надо.
– Давай, – согласился Трошкин и заснул.
Стоял морозный солнечный день. Гремела музыка на ярмарке в Лужниках.
Из шатра с вывеской «Хозтовары» высунулась голова Али-Бабы. Али-Баба огляделся по сторонам и перебежал в шатер с вывеской «Женская обувь». К груди он прижимал новенький керогаз.