Почему исповедуются короли
Шрифт:
– Сюда! – крикнула Алекси, бросая штору на языки пламени.
Вместе они забили и затоптали огонь до полного уничтожения. На черном, закопченном ковре так и лежал Баллок с размозженной головой.
– Надеюсь, он мертв, – сказала виконтесса.
– Да уж, – подхватила Алекси.
Трое победителей дышали заполошно и хрипло, их лица раскраснелись от жары и от радости. Они обменивались восторженными взглядами, без слов понимая друг друга.
А затем из прихожей раздался крик и грохот.
В гостиную ввалился Девлин и остолбенел, мечась взглядом между женой,
– Какого черта?!
На лице виконтессы появилось странное, ошеломленное выражение, которое озадачило Гибсона, но тут он заметил влажное пятно, расплывавшееся по ее юбке и по ковру под ее ногами, – пятно, не имевшее никакого отношения к разлитому спирту.
– Ну, – сказал Гибсон со смехом, вызванным головокружительным облегчением. – Ты, пожалуй, малость опоздал, чтобы помочь нам позаботиться о мистере Баллоке. Но зато поспел как раз вовремя, чтобы доставить свою жену домой. И поспеши. Судя по всему, ваш малыш решил, что ему самая пора появиться на свет.
ГЛАВА 58
Суббота, 30 января
Младенец-то повернулся, но Геро все равно промучилась всю ночь и половину следующего дня. Поначалу Себастьян помогал ей ходить взад-вперед перед камином; шторм на улице пушечно бил в стену порывами ветра и обстреливал окна дождем. Затем, когда приступы боли стали такими сильными и частыми, что жена больше не могла держаться на ногах и легла, он сидел рядом. Геро отчаянно вцеплялась в его руку. Если бы он мог забрать ее боль, то так бы и поступил. Спустя несколько часов он уже думал, что если бы ценой своей жизни мог прекратить эту бесконечную, жестокую агонию, то и на это согласился бы.
А младенец все не хотел рождаться.
– Матерь Божия, почему вы ничего не делаете? – накинулся Себастьян на Алекси Соваж ближе к полудню.
Гибсон настоял на том, чтобы целиком довериться французской докторессе, заявив, что за один лишь последний год она приняла больше родов, чем он за всю свою врачебную карьеру. Но по мере того как часы тянулись и тянулись, а взмокшая Геро, подавляя стоны, продолжала страдать, Себастьян все сильнее сомневался в здравомыслии своего друга.
Француженка глянула на него, ее осунувшееся лицо покраснело.
– Ваш сын появится на свет, когда будет к тому готов, милорд.
– У первенцев есть привычка затягивать роды, – негромко добавил Гибсон.
«Насколько затягивать?» – чуть не закричал Себастьян. Но каким-то образом сумел проглотить вопль и изобразить видимость спокойствия над леденящим, душераздирающим ужасом.
Порой до него доносились голоса Гендона, Джарвиса и леди Джарвис – они, не смыкая глаз, коротали время ожидания этажом ниже. Клер Бизетт принесла закуски, которые Гибсон и Алекси с аппетитом стали поглощать, что Себастьян нашел отвратительным. И вот, когда стало казаться, что Геро уже больше не выдержит, Алекси сказала:
– На подходе.
Себастьян не смог на это смотреть. И поэтому смотрел в лицо Геро. Теперь он уверился, что любой из превозносящих силу, выносливость и храбрость мужского пола просто никогда не видел, как женщина рожает.
– Вы справились, миледи, – воскликнула Алекси охрипшим, взволнованным голосом.
Геро снова схватила Себастьяна за руку, глубоко вонзив пальцы, она дрожала всем телом от усталости и облегчения.
– Все хорошо? Пожалуйста, скажите мне, что все хорошо.
Ей ответил громкий крик, из-за которого глаза Себастьяна наполнились слезами, так что он спрятал лицо в потном клубке волос Геро.
– У вас прекрасный сын, – сообщила Алекси, поднимая брыкающегося, вопящего младенца, измазанного неприглядной смесью крови и чего-то воскообразного.
С невнятным возгласом Геро протянула руки, чтобы взять сына.
Она долго-долго улыбалась над своим голосящим новорожденным, лицо ее исполнилось нежности. Такого выражения Себастьян никогда прежде у жены не видел. Затем она подняла глаза, и, встретившись с нею взглядом, он задохнулся от любви.
– Говорила же я тебе, что это будет мальчик, – прошептала Геро. – Может, следующей получится твоя девочка.
От одной лишь мысли о том, чтобы снова подвергнуть жену такому испытанию, его ноги внезапно обмякли, и Себастьяну пришлось сесть.
– А имя вы уже придумали? – спросила Алекси.
– Саймон, – сказала Геро. После многомесячных споров супруги сошлись на том, что она будет называть мальчиков, а Себастьян подберет имена для девочек. – Саймон Алистер Сен-Сир.
Она придвинула младенца поближе к мужу, чтобы тот хорошенько рассмотрел своего сына. Густые темных волосики прилипли к голове, глаза были зажмурены, красное личико кривилось от плача.
– Какого цвета у него глаза? – поинтересовался Гибсон.
– Пока не знаю, – отозвалась Геро. – Он так надсаживается, что не видно.
И тут, словно почувствовав сосредоточенное на нем внимание, Саймон Сен-Сир прерывисто вдохнул, перестал вопить и взглянул на мир.
– Господи, помилуй, – прошептал Гибсон.
Глаза были желтыми.
* * * * * * * *
Вторник, 2 февраля
День выдался серым и ветреным, низкие облака грозили дождем.
Пол Гибсон стоял рядом с могилой Дамиона Пельтана. В мягкой, совсем недавно насыпанной земле была вырыта небольшая яма. Алекси застыла бок о бок, держа деревянный ящичек с сердцем брата. Ветер трепал ее волосы и хлопал черными юбками траурного платья. Лицо было бледным, но спокойным, непокрытая голова высоко поднята. Подумав, что она, возможно, про себя молится, Гибсон осознал, что даже не знает, верит ли она в Бога и ищет ли утешения в своей религии.
Прошлой ночью, когда они лежали в объятиях друг друга, он спросил, действительно ли она уверена, что Дамион Пельтан был сыном ее отца, а не пропавшим дофином, спасенным из Тампля. Алекси молча на него посмотрела, а потом ее взгляд переместился куда-то далеко-далеко. Покачав головой, она выдохнула: «Нет».