Почему море соленое
Шрифт:
8
Это было не столько смешно, сколько грустно. Мы с трудом узнавали друг друга. Нас стригли, как овец, — прямо во дворе. Три парикмахера стрекотали машинками, летели на землю пучки темных, светлых, рыжих волос, и ветер разносил их по двору.
— Вполне хватило бы на три пары валенок, — подсчитал Игорь.
— Кошмар! Этот цирюльник под нулевку болванит.
— Им так приказано.
— Глупый приказ.
— А приказы, между прочим, не обсуждаются, а выполняются, — сказал неведомо откуда появившийся моряк с тремя полосками
— Слушай, кореш, каким ветром? — Игорь фамильярно похлопал моряка по плечу.
— И еще запомните, — холодно сказал моряк, — я вам не кореш, а командир. Буду сопровождать вас до места службы.
— Ясно, товарищ старшина третьей статьи! — блеснул своей эрудицией Игорь.
— Первой статьи, — поправил старшина. — Три полоски на погончике носит старшина первой статьи. Третьей статьи вообще нет на флоте. — В голосе старшины было столько безоговорочной уверенности в своей власти, что мы, стоявшие до этого как попало, умолкли и незаметно для себя стали выстраиваться в шеренгу. Старшине оставалось только крикнуть:
— Р-рав-няйсь!
Разбирались по ранжиру и подравнивались мы, наверное, минут двадцать.
— Ну, этот бурбон даст нам прикурить! — сказал Игорь, кивнув на старшину. Видимо, Игорешка не мог простить ему публичного посрамления.
— Разговорчики в строю! — зыкнул старшина. — Смирно! Равнение — направо!
Только теперь я заметил подходившего к нам морского офицера с двумя средними и одной узкой нашивками на рукавах. Старшина, печатая шаг, двинулся ему навстречу и, не дойдя метров трех-четырех, доложил:
— Товарищ капитан-лейтенант! Первый взвод молодого пополнения в количестве тридцати человек построен. Командир взвода старшина первой статьи Смирнов.
Так вот, значит, как: мы теперь именуемся молодым пополнением, а старшина Смирнов — наш командир взвода. А кто этот офицер? И почему капитан-лейтенант, а не просто капитан или лейтенант?
— Здравствуйте, товарищи! — сказал офицер.
Кое-кто ответил по-уставному: «Здравия желаем», кто-то привычно и негромко сказал: «Здравствуйте», а один озорно выкрикнул:
— Приветик!
Капитан-лейтенант удивленно посмотрел в сторону, откуда раздался этот выкрик, усмехнулся и спокойно заговорил.
Он командир роты, будет сопровождать нас в учебный отряд. Рассказал, какие порядки будут у нас в вагоне, как мы поедем. Куда поедем — не сказал. Из всего этого я понял только одно: без разрешения старшины мы ничего не имеем права делать.
Потом мы погрузили вещи на машину и пешком двинулись на вокзал, изображая, впрочем, не очень старательно, некое подобие строя. Мы шли прямо по мостовой, а наши родственники — по тротуару. Их было много, они все что-то говорили, смеялись. Какая-то компания пела песни под гармошку. За всю дорогу я только два раза видел отца и Антошу, потому что их все время оттирали, а я старался не сбиться с ноги, ибо идущий впереди меня парень, когда я наступал ему на пятки, «благодарил» меня в выражениях, весьма далеких от изящной словесности.
Я думал, что нас сразу посадят в вагоны и повезут, но нас привели на областной сборный пункт и держали там до вечера. Пришли начальник эшелона капитан 2 ранга Самойленко и его заместитель по политчасти капитан-лейтенант Протасов. Начальник эшелона сказал речь в духе строевого устава, а замполит роздал газеты и стал выявлять наши вокальные, музыкальные и танцевальные способности.
— Мы с вами еще такие концерты давать будем, что заслушаешься, — пообещал он.
— На фига нам эта самодеятельность! — сказал Игорь, когда замполит ушел.
Старшина первой статьи Смирнов назначил меня командиром первого отделения. Обязанности разъясняя просто:
— Чтобы был полный порядок. Ясно?
Мне было абсолютно ничего не ясно, но я согласно кивнул.
Ночью мы погрузили в вагоны свои вещи, и нам разрешили попрощаться с родными. Отца и Антошу я нашел на перроне, им сказали, видимо, когда будет отправляться поезд.
— По-барски едете, в плацкартном. И постель чистенькая, — позавидовал отец. — А мы ехали в теплушках, спали на голых нарах. Холодище стоял, костры на полу разводили…
Все отведенные нам десять минут он рассказывал, как ехал на фронт. Только когда дали команду «По вагонам», спохватился:
— Ну ладно, сынок. Служи как полагается. Слушайся своих командиров. Они тебе теперь и заместо отца и заместо матери — худому не научат. — Отец смахнул ладонью набежавшую вдруг слезу и замолчал. По тому, как заходил у него на шее кадык, я понял, что он едва сдерживается.
— Ну, чего ты? Не навек же.
— Я не потому. Вырос ты, Костя. А я это только сейчас увидел.
В уголке глаза у Антоши тоже застряла слезинка.
— А ты-то чего? Прямо похоронное бюро.
— Ладно, иди, а то поезд тронется. — Антоша вдруг приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в губы. По ее удивленному выражению лица я понял, что у нее это был тоже первый поцелуй, и она тоже впервые почувствовала, как это приятно.
— Ну, не забывай, сынок, пиши. — Отец ткнулся колючим подбородком в мое лицо.
Поезд тронулся, я вскочил на подножку. За вагоном бежала веселая молодежь, плачущие женщины, суровые мужчины. Лишь отец и Тоня одиноко стояли в сторонке, их смутные фигурки темнели на уплывающем назад перроне. Я понял, что отец остается совсем один, и мне стало нестерпимо жаль его.
Я долго стоял в тамбуре, смотрел в окно. Мимо пробегали поля, березовые колки, деревни и полустанки. И с такой же быстротой пробегали одна за другой мысли. Кто будет ухаживать за отцом во время приступов? Антоша, вероятно, уйдет в экспедицию. Мне бы этого не хотелось! Не потому, что надо ухаживать за отцом. В экспедиции, наверное, одни парни. Мало ли что может быть. Антон, конечно, умеет постоять за себя, но вдруг ей какой-нибудь тип понравится? Разумеется, ревность — пережиток, в принципе я осуждаю ее. Но мне бы хотелось сейчас, чтобы Антоша жила с отцом, никуда не выходила из дому. Ведь она красивая, к ней все время цепляются ребята, да и взрослые мужички поглядывают с интересом.