Почему поют русалки
Шрифт:
– О вашем сыне отзываются исключительно тепло все, кто его знал. Как вы думаете, могли ли у него быть враги?
– Не знаю. – Глаза банкира сузились. – Но неужели вы думаете, что, знай я об этом, я сообщил бы вам что-нибудь?
Это было сказано таким же хладнокровным тоном, каким велась вся их беседа. Только на мгновение странное выражение мелькнуло в глазах, полуприкрытых набрякшими веками, и быстро исчезло.
Себастьян внимательно смотрел в мрачное крупное лицо.
– Но эти сведения могли бы пролить свет на случившееся в нашем городе.
– Мне нет заботы до случившегося.
– Вы разве не стремитесь предотвратить подобное?
– Мой сын убит. Полагаете, мне есть дело до того, что может произойти с сыном другого человека? – Резким жестом он взмахнул своей большой рабочей рукой, словно отметая такое предположение. – Уверяю, нет.
Пальцы Себастьяна пробежали по краям шляпы.
– Если передумаете, вы знаете, где можно меня найти. Доброго дня вам, сэр.
С этими словами он оставил кабинет банкира.
Оставшись в одиночестве, сэр Хамфри Кармайкл постоял мгновение, сжимая в пальцах деревянную фигурку. Изрыгнув внезапное проклятие, он повернулся на каблуках и резко швырнул ее в сторону. Статуэтка богини Шакти, описав в воздухе дугу, ударилась о пол в противоположном углу комнаты.
ГЛАВА 14
– Любопытный у вас вышел разговор, – сказал Пол Гибсон, когда они встретились часом позже в тот день.
За обедом, состоявшим из эля и холодного мяса, они сидели за старым щербатым столом у окна, выходившего в запущенный палисадник около хирургической палаты.
– Да, и он очень напомнил мне встречу с лордом Стентоном накануне утром, – согласился Себастьян. – Оба господина проявили более чем высокомерие или нежелание видеть меня включенным в расследование. Их реакция просто… просто неестественна, в конце концов.
– Горе подчас выражает себя странным образом.
– Возможно, ты прав, – кивнул Себастьян и, опрокинув в рот остатки эля, отставил кружку в сторону.
Хирург, стараясь не опираться на протез, стал неуклюже выбираться из-за стола.
– Пойдем, покажу тебе, что я обнаружил. Хоть знаю, что немного.
Себастьян двинулся следом через поросший сорняками садик к небольшому зданию за хирургией. Тяжкое зловоние разлагающейся плоти, запах крови нахлынули на него уже на полпути. Себастьян зажал нос и попытался дышать через рот.
Останки тела Доминика Стентона, прикрытые простыней, покоились на высоком рабочем столе. Себастьян задумчиво посмотрел на длинный неподвижный остов и сказал:
– Должен откровенно признать, ни один человек просто не сможет поверить, что это было когда-то чьим-то сыном.
– Возможно. – Врач откинул простыню с тела. – К сожалению, не могу тебе сказать много об обстоятельствах его смерти. Я придерживаюсь прежнего мнения о том, что смертельной оказалась рана на горле. И должен признать этот шаг милосердным, учитывая последовавшее за ним.
– Примерно таким образом разделывают ягненка. Себастьян не сводил глаз с юношеского лица, черты которого смягчила смерть. Казалось, юноша просто заснул.
– Но это был не ягненок, а крупный здоровый парень. Мне кажется, что в схватке никакой противник не мог бы с ним справиться. – Гибсон скатал простыню и отбросил в сторону. – Хотя вообразить и одного человека за таким богопротивным занятием трудно, а уж двоих тем более.
Сунув руку в карман, Себастьян вытащил бледно-голубой фарфоровый флакон, который он нашел на травянистой обочине дороги на Мертон-Эбби.
– Вот что я отыскал на том месте, где, думаю, и произошло убийство.
Гибсон взял склянку, поднес к носу, принюхался.
– Опиум? – спросил он, подняв бровь.
Себастьян отвел глаза от руки, державшей флакон. Собственная темная страсть Гибсона к зелью родилась в той залитой кровью хирургической полевой палате, в которой три или четыре года назад ему отняли левую ногу, искалеченную ядром французской пушки.
– Скажи, можно ли выяснить, Доминик был подвергнут воздействию наркотика непосредственно перед смертью или это произошло задолго до убийства?
Гибсон сочувственно вздохнул.
– К сожалению, нельзя. Думаешь, юноша был курильщиком опиума?
– Я допускаю такую мысль, хоть не нашел пока ей подтверждения. Возможно также, опиум применили, чтобы сломить сопротивление жертвы.
– Вполне вероятно. Особенно если парень не был привычен к его воздействию. Хотя, должен сказать, преодолеть сопротивление и заставить его проглотить снадобье могло быть очень нелегко.
– Это так. Но под дулом пистолета возможно. Если ему пришлось выбирать между немедленной смертью и наркотиком, он мог предпочесть выпить настойку опиума.
Если вчера в этом помещении пахло отвратительно, го сегодня запах был еще хуже. Себастьян поспешил к открытой двери и стал жадно, всей грудью втягивать свежий воздух.
– По словам друзей, Доминик сильно нервничал последние несколько недель, он был уверен, что за ним кто-то следит. Возможно, тот, кто выслеживал, и убил его, застав в одиночестве. Друзья не верили юноше, считали, что у него разыгралась фантазия, даже высмеяли его за детские страхи.
– Да, он был сильно напуган, бедный парень. Даже обмочился за несколько минут до смерти.
– Но не в момент ее?
– Нет. Это произошло тогда, когда на нем еще была надета рубашка.
Спокойное лицо, округлые щеки, светлые кудрявые волосы. Этот юноша вполне мог считать себя крепким парнем и храбрецом. Но перед лицом опасности он оказался всего лишь мальчишкой. Перепуганным обмочившимся мальчишкой. Как же это ужасно!
Себастьян отвел глаза, и в поле его зрения попал стоящий на соседнем столике таз, в котором лежал какой-то смутно знакомый, покрытый кровью обломок.
– Это тот предмет, который обнаружили у него во рту?