Почему все дуры такие женщины
Шрифт:
– Итак, пять и три – девять знаков внимания со стороны высочайших особ!
Реплика неизменно вызывала смех. Находка Раневской вскрывает немудреный подтекст роли. В пору, когда любая критика чуть «выше управдома» находилась под запретом, подобные намеки находили у зрителя радостное понимание».
Истории из ее жизни
В Театре имени Пушкина повторилось то же, что и в предыдущих театрах, где работала Раневская: несмотря на всю ее популярность, скоро ей перестали давать роли. И причина была опять в том, что она была не просто очень, а даже слишком популярна. Главному режиссеру Борису Равенских и его приме Вере Васильевой не нравилось, что публика ходит прежде всего «на Раневскую», и ее начали постепенно оттеснять со сцены. Последнюю свою героиню в этом театре – Прасковью
Зато Раневской вдруг сообщили, что Завадский был бы не прочь вновь принять ее в Театр имени Моссовета. «Слушать не хочу ни о Завадском, ни о его театре, даже уборщицей туда не пойду», – как всегда эмоционально отреагировала Раневская. Но потом, видимо, поостыла и тоже намекнула, что была бы не прочь сыграть в «Дядюшкином сне» Достоевского, если его, конечно, решат поставить.
Ну а пока ролей в театре не было и шли все эти завуалированные переговоры, Раневская вновь на несколько лет ушла в кино.
Тип женщины: Болтушка
Есть такое выражение – что вижу, то пою. Так вот в данном случае это значит – что вижу, то и говорю. У этой женщины никогда не закрывается рот. Она постоянно говорит, причем неважно, что и когда. Ведет себя часто экстравагантно. Не обращает внимания на ваши просьбы и ваше желание что-то сказать. Еще одна характерная черта такого типа женщин – это то, что вас она слушает вполуха либо вообще не слышит. Да и просто игнорирует.
«Шторм».
Торговка-спекулянтка.
Еще одна роль Раневской в Театре имени Моссовета в 1951 году премий ей не принесла, но зато принесла новый виток славы.
Это была роль одесской торговки-спекулянтки в пьесе Владимира Билль-Белоцерковского «Шторм». Та самая роль, после которой Утесов говорил, что Раневская должна была родиться в Одессе.
Истории из ее жизни
Последние несколько лет одиночество Раневской скрашивал Мальчик – бездомная дворняжка, которого ей когда-то принесли больного с перебитой лапой. Как это нередко бывает с одинокими бездетными людьми, у которых остался огромный нерастраченный запас материнских чувств, к Мальчику она привязалась больше, чем ко многим своим друзьям. Она не просто заботилась о нем, а можно сказать – носилась с ним, сдувая пылинки. Каждый гость был обязан погладить Мальчика, ему доставались лучшие куски от обеда, а выгуливала его специально нанятая женщина.
«Кроткая моя собака, не нарадуюсь, как она спит, – писала Раневская в дневнике, – никто ее не обижает, ей хорошо у меня, и это моя такая радость – спасибо собаке!» Правда, кроткой Мальчика считала, наверное, только сама Раневская, на самом деле характер у него был не самый приятный, да и неудивительно – она ведь сильно его избаловала. Но ей он был предан абсолютно и обожал ее не меньше, чем она его. После смерти Раневской Мальчика взяла к себе ее приятельница Светлана Ястребилова, у которой он и прожил последние шесть лет своей жизни. Спустя какое-то время после смерти Раневской на ее могиле на Новом Донском кладбище появилась бронзовая фигурка собаки – ее Мальчика. Никто не знал, кто ее установил, и только потом выяснилось, что это сделала ее подруга Елена Камбурова. Она лучше других знала, как важен был для Раневской Мальчик в последние годы ее жизни, и сделала ей этот посмертный подарок.
Пьеса была о Гражданской войне, в 1920–1940-е годы ее ставили часто, а потом она, как и большая часть ранней советской классики, была забыта. Раневская играла там Маньку-спекулянтку на допросе в ЧК. Небольшой эпизод, в прежних постановках особо не запоминающийся. Но Раневская углубила роль и добавила в нее изюминку: когда ее героиня начинала плакать, она доставала платок, для чего поднимала многочисленные юбки… под которыми оказывались красные галифе. Публика была в истерике.
Все критики отмечали: Манька у Фаины Георгиевны получилась яркой и запоминающейся.
На
Ее крылатые фразы
ОБ ОШИБКАХ. Пристают, просят писать, писать о себе.
Отказываю. Писать о себе плохо – не хочется. Хорошо – неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания – это богатство старости.
Своим непередаваемым «Шо грыте?» Фаина Георгиевна доводила зал до исступления. Роль спекулянтки оказалась такой заметной в спектакле, что после нее часть публики просто уходила, что очень раздражало Завадского. Он пытался дорабатывать спектакль, смещал акценты, вводил новые сцены, но все равно всякий раз в зрительном зале слышалось:
– Когда выйдет Раневская? Скоро ли?
Билетерши и дежурные тихонько пробирались в зал к моменту появления Фаины Георгиевны на сцене, чтобы «посмотреть Раневскую». Завадский не выдержал и сделал «ход конем» – выкинул эпизод допроса Маньки из спектакля. Раневская попробовала возмутиться, но режиссер заявил, что спектакль о чем-то большем, и этот дивертисмент со спекулянткой стал в нем инородным.
Раневская спросила у него: «Почему?» Завадский ответил: «Вы слишком хорошо играете свою роль спекулянтки, и от этого она запоминается чуть ли не как главная фигура спектакля…»
Раневская предложила: «Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже». Но Завадский сцену обратно так и не вернул. «Что великого сделал Завадский в искусстве? Выгнал меня из «Шторма», – горько усмехалась Фаина Георгиевна.
Истории из ее жизни
Среди моссоветовской молодежи Раневская особенно выделяла Марину Неелову.
«Умненькая, славная, наверное, несчастна. Думаю о ней, вспоминаю. Боюсь за нее. Она мне по душе, давно подобной в театре, где приходится играть (хотя я и не признаю этого слова в моей профессии), не встречала. Храни ее Бог – эту Неелову», – писала она в дневнике. Так получилось, что только одна Неелова сумела понять и почувствовать страшное внутреннее одиночество Раневской, которого не понимали даже старые друзья – те немногие, кто еще оставался в живых. А вот Марина Неелова так отзывалась о ней: «И собака, и цветы, и птицы – все не так одиноки, как она. Страшное слово – одиночество – произносится ею без желания вызвать сострадание, а так, скорее констатация факта. И сердце сжимается, когда это слышишь именно от нее, от человека, любимого всеми…»
Раневская беспокоилась о Нееловой словно о родной дочери, которой у нее никогда не было. Звонила ей, чтобы узнать, как та доехала, заботилась, чтобы та не забыла поесть, беспокоилась о ее здоровье. А прощаясь, нередко говорила, не желая признаваться, что не хочет ее отпускать: «Попрощайтесь с Мальчиком (ее собакой. – Ред.), мне кажется, он скучает без вас».
Когда журналисты спрашивали актрису, где она научилась так торговать, та отвечала: «О! У меня был богатый опыт. Начиная с Керчи, Феодосии, в Симферополе». Действительно, это были самые трудные периоды в жизни Раневской – долгие скитания по городам Крыма в попытках не умереть с голоду.
Тогда, конечно, у нее был вариант вернуться с повинной к родителям (Таганрог был не слишком далеко). Но она его даже не рассматривала, предпочитая перебиваться случайными подработками в местных театральных постановках, а когда и этого не было – продавала что-нибудь из своих вещей. Так ей спустя годы и пригодился опыт «спекуляции» времен Гражданской войны.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
