Почтальон, шире шаг!
Шрифт:
Маринка оглянулась, чтобы позвать Сашу и вместе поискать на полянке пастуха, пока она еще не исчезла, эта полянка, но Саши рядом не было.
Саша исчез.
Сначала Маринка подумала, что Саша чего-то испугался и спрятался. Но где? Спрятаться в самолете было не так-то просто: все на виду. На всякий случай Маринка заглянула под скамейки, на которых вдоль прохода сидели пассажиры, затем прошла в хвост самолета, где стояли чемоданы, сумки, кошелки.
Саши нигде не было.
«А вдруг, — похолодев, подумала Маринка, — он забыл, что
Маринке стало так жалко брата, что она чуть не заревела. Но нет, дверь была заперта на засов с цепочкой и прижата лесенкой. Открыть ее Саша никак не смог бы.
Маринка подбежала к маме, дернула ее за руку и изо всех сил закричала:
— Саша! Где Саша?!
Мама оторвалась от окна, глянула в одну, в другую сторону…
И правда, где Саша?
Рыжеусый дядя, который даже в самолете не расставался со своей кошелкой и держал ее на коленях, что-то сказал маме. Но в гуле мотора ничего нельзя было разобрать. Тогда он показал рукой на кабину летчиков.
Конечно же, Маринка бросилась туда первой.
Двери в кабину были застеклены. За ними на небольшом возвышении виднелись два кресла. В креслах, глядя прямо перед собой, сидели летчики. Со своего места Маринка могла разглядеть только их спины и головы. Оба летчика были в наушниках, а тот, который сидел слева, обеими руками держал руль. Руль был, как в машине-такси, блестящий, белый, только не круглый, как баранка, а полукруглый, словно кто-то разломал баранку пополам. На стенах кабины виднелись какие-то металлические коробки и коробочки, разноцветные провода. Всюду торчали ручки, рычажки, светились разноцветные глазки приборов, вздрагивали стрелки…
Но Саши не было и здесь.
Вдруг летчик, который сидел справа, зашевелился, повернулся к каким-то рычажкам, и из-под руки у него выскользнула загорелая ножка в белом носке и синей сандалии.
— Здесь он! — закричала Маринка и потянула маму за платье. — Видишь, мамочка, здесь!..
Но мама увидела Сашу еще раньше, едва только подошла к кабине, и теперь спокойно глядела через головы летчиков вперед, туда, где за грядой серых облаков широким полукругом открывалось ясное, синее небо.
Встреча
Когда они все вместе вернулись на свои места и Маринка снова выглянула в окно, то ни дыма от костра, ни стада коров на полянке уже не было. Да и лес кончился. Теперь под самолетом проплывали зеленые луга и широкие, неровные квадраты полей — то желтые, то темно-серые, то совсем черные. В одном месте, там, где оканчивалось желтое и начиналось черное, ползла какая-то, похожая на большого жука, машина. Мама сказала, что это трактор пашет.
Маринка принялась расспрашивать Сашу, что он видел в кабине летчиков, но тот лишь крутил головой и горделиво усмехался.
«Эх, если бы я сама там побывала! — с досадой подумала Маринка. — Уж я бы все-все разузнала, все-все рассмотрела! И для чего какие приборы, и что делают, чтобы самолет взлетал выше, и как летчики разговаривают между собой в таком грохоте… А Сашка что… ничего он там не увидел!»
Теперь они летели над каким-то городком или поселком, как раз над улицей, вдоль которой стояли красивые, словно сложенные из кубиков, белые домики и зеленели сады. Вдруг все за окном наклонилось набок, опрокинулось, словно самолет потерял управление. Маринка даже отшатнулась и схватила маму за руку. У нее снова заложило уши, но в сумку за конфетой мама не полезла.
Самолет выровнялся, и навстречу ему стремительно полетела земля. Промелькнул край перелеска, какие-то кусты, грузовик и несколько телег, возле которых суетились люди. Самолет ударился о землю колесами, подпрыгнул, снова ударился, на этот раз мягче, прокатил по широкому лугу и остановился. В последний раз взревел мотор и выключился. И стало тихо. Так замечательно тихо, что Маринка засмеялась от радости.
Из самолета Маринка с мамой и Сашей вышли самыми последними.
— Вот и прилетели. Большое вам спасибо! — сказала мама летчику, который вынес их чемодан. — А почему же это нас никто не встречает?!
И тут Маринка увидела дедушку. Она сразу узнала его, хотя не видела с самой весны. Как и тогда, весной, когда дедушка с Васильком и дядей Петром приезжал в город, он был в сером суконном пиджаке и черной рубашке с вышитыми по вороту зелеными листочками. На голове — выгоревшая шапка с обвисшим козырьком, на ногах — сапоги с высокими голенищами.
Дедушка хлопал по плечу дядю с рыжими усами, прилетевшего вместе с ними, и, казалось, совсем не замечал ни дочь, ни внуков.
— Да повернись ты, покажись! — громко говорил он, вздернув седую, аккуратно подстриженную бороду. — Значит, у моря лечился, в санатории? От чего же тебя там лечили, мил-человек, ты ведь и без этих самых санаториев здоровый, как дуб!
— Ремантизм, брат, заедает, чтоб ему ни дна ни покрышки. Вот и послал колхоз в капремонт. А ты все в саду своем загораешь? Как там нынче урожай? Внукам зубы поточить хватит?
— Еще и останется. Подъедь со мной, полюбуешься. На деревьях за яблоками листьев не видать, такое дело…
Они разговаривали, а Маринке вдруг обидно стало. Как же так! Летели, спешили, торопились к деду, а он не обращает на них никакого внимания. Беседует с каким-то незнакомым дядькой, а к ним даже не подойдет…
Но тут усатый пассажир тронул деда за рукав:
— А не твои ли это, Микола, гости томятся? Смотри, брат, а то обидятся да назад улетят.
Дедушка повернулся, увидел Маринку, маму и Сашу и по спешно кинулся к ним. Расцеловал, щекоча мягкой седой бородой, засуетился:
— А доченька ты моя, а внучата вы мои дорогие… Да я ж вас и не приметил! Заговорился с человеком и своих, как тот говорил, не узнал. Вот ведь незадача… Ну, да пойдемте быстрей к телеге. Бабка, поди, где-то все глаза проглядела, дожидается…